Самарин услышал, а затем увидел показавшуюся из-за леса таратайку. Лошадь катила ее размеренной трусцой. Развалившись на сене, в таратайке сидел пожилой человек в серой куртке и надвинутой на глаза шляпе. Кажется, он спал – ослабленные вожжи свисали к ногам лошади.
Когда таратайка скрылась вдали, Самарин встал и пошел спорым размеренным шагом.
А вот и первый немец! Самарин увидел его, когда уже приближался к Шилуте. Немец ехал на велосипеде. Полы шинели заткнуты под ремень, автомат закинут за спину, на груди бляха от плеча до плеча – знак немецкой полевой полиции. Фельдполицай.
Немец ехал не быстро, лениво смотрел по сторонам. Сидел он на велосипеде, выпрямившись, даже чуть откинувшись назад, руль держал одной рукой – вся его поза говорила, что он наслаждается движением, доброй погодой и, наверное, думает о каких-то своих делах, которые тоже, надо полагать, идут хорошо.
Наблюдая за немцем, Самарин не ощутил к нему ни ненависти, ни даже злости, не было и страха, только – любопытство. Этому можно было удивиться, а Самарин обрадовался: значит, уже срабатывало по легенде не только его сознание, но даже чувство. Иван Николаевич говорил: «Ты должен всем своим существом верить, что ты немец». Так что удивиться сейчас Самарин мог только тому, что вера эта руководила им уже в первые часы его жизни по легенде.
Фельдполицай меж тем покатил себе дальше, не глянув на Самарина, шагавшего по тропинке сбоку дороги.
Нет, все-таки странное было у Самарина состояние, он даже не мог сейчас полностью в нем разобраться. Контролируя свои действия, он, конечно, осознавал, что находится в глубоком вражеском тылу, на неведомой ему литовской земле и что опасность подстерегает его на каждом шагу. Но совершенно не было ощущения, что все это для него – война, а значит, он – на войне. К тому, что сейчас с ним происходило, он готовился как к сложной и опасной работе, и потому сейчас у него было довольно естественное ощущение, что теперь он к той работе приступил. Он работает. Работой были и прыжок с самолета, и приземление на дерево, и поиск проклятого портфеля, и утопление в озере парашюта, и то, что он сейчас, точно рассчитав время, идет к литовскому городу, к которому он во время подготовки в Москве уже подходил мысленно несколько раз. Ощущение, что он на войне, не возникло, даже когда так близко около него оказался тот вооруженный фельдполицай. Но не опасно ли это? Не это ли имел в виду Иван Николаевич, когда сказал однажды: «Жизнь по легенде должна стать твоей действительной жизнью, а не игрой, в которой можно и переиграть. Мерой тут должен быть всегда трезвый рассудок, но уже твой – самаринский…» А не переиграл ли он сейчас, когда, увидев приближающегося фельдполицая, не укрылся за куст, а продолжал идти открыто как ни в чем не бывало?..
К