– Мама?
Элвис повернул мордочку на мой голос.
Я бросилась к кровати, и он спрыгнул на пол.
Мамина голова была склонена набок, темные волосы занавесили лицо. В мигающем свете я вдруг отчетливо увидела, как неподвижно она лежит. Ее грудь не вздымалась и не опускалась. Я попыталась отыскать на шее пульс.
Он не прощупывался.
Я отчаянно затрясла ее:
– Мама, очнись!
Слезы текли у меня по лицу. Я просунула ладонь ей под щеку. Лампа перестала мигать, и комната озарилась слабым светом.
– Мама!
Я схватила ее за плечи и потянула вверх. Ее голова безжизненно мотнулась и упала на грудь. Я отпрянула, и ее тело повалилось на матрас, неестественно спружинив.
Я сползла на пол, давясь слезами.
Мамина голова лежала на кровати, неестественно вывернутая и обращенная лицом ко мне.
Глаза у нее были совершенно пустые, точно у куклы.
Глава 4. Прыжок через могилу
Моя комната по-прежнему выглядела как моя комната, никуда не делись ни полки, заставленные альбомами, ни стаканчики, набитые сломанными карандашами и кусками угля. Кровать по-прежнему стояла в центре, точно остров, так что я могла лежать на ней и разглядывать плакаты и рисунки, развешанные по стенам. Репродукция «Леди Дэй» Криса Беренса по-прежнему висела на моей двери – прекрасная девушка под прозрачным колпаком, парящим в небесах. Сколько ночей я провела, сочиняя ис тории о пленнице, томящейся за стеклом. Во всех них ей в конечном итоге удавалось найти выход.
Теперь я не была в этом так уверена.
У меня было два дня, чтобы разобрать комнату и упаковать все, что было мне дорого. Все, что делало эту комнату моей, что составляло мою личность. За прошедший месяц я сто раз пыталась это сделать, но так и не смогла себя заставить. Поэтому я призвала на помощь единственного оставшегося человека, которому эта комната была дорога почти так же, как и мне.
– Кеннеди, прием! Ты вообще слышала, что я сказала? – Элль помахала в воздухе одним из альбомов. – Куда их складывать? Вместе с твоими рисовальными принадлежностями или с книгами?
Я пожала плечами:
– Куда хочешь.
Я остановилась перед зеркалом и принялась одну за другой снимать выцветшие фотографии, заткнутые за раму: размытый снимок Элвиса в его кошачьем детстве, пытающегося цапнуть лапой объектив камеры; мама примерно моего возраста в обрезанных джинсовых шортах, моющая черный «камаро» и машущая мыльной рукой фотографу, – на запястье у нее серебряный именной браслет, который она никогда не снимала.
Этот браслет в прозрачном пластиковом пакете отдала мне медсестра в больнице в ту ночь, когда констатировали мамину смерть. Она нашла меня в коридоре, на том же самом желтом стуле, где я услышала от врача два слова, которые раскололи мою жизнь на «до» и «после»: остановка сердца.
Теперь этот браслет занял место на моем запястье, а пластиковый пакет с маминым именем и фамилией был спрятан между страницами моего самого первого альбома.
Элль взяла