Солнцестояние, или Мало-Александрийская история. Георгий Тимофеевич Саликов

горных вершин, и одинокую армянскую церковь, чудом оставшуюся целой почти в центре Османской империи с её исламскими ценностями. Мысленно возник бакинский «Папапет» с тамошней армянской церковью, проявились все собственные прогулки по любимым бакинским улицам, отчётливо предстала единственная встреча «инкогнито» на Телефонной. И профиль той повзрослевшей девочки из детства сам собой проступил сквозь рисунок дальних скал: прямой нос, тонкие губы, высокий лоб, волосы в завитушках, оттопыренное ухо. А когда наступление пустилось дальше на запад, разветвляясь на два фланга, северный и южный, он влился в южное направление. После довольно долгой осады, был взят наиболее укреплённый Искендерун, ключ к Средиземному морю. Здесь его подразделение обосновалось в качестве оккупационного, приняв роль военной полиции. Город получил исконное название Александрия при Иссе, но позже, чтобы сократить его и не спутать с тёзкой в Египте, удалили слова «при Иссе», но добавили слово «Малая». Дядьке-Тимофею эта Малая Александрия пришлась по вкусу. В нём даже ненадолго залегло не слишком познаваемое предчувствие. Слабое, мягкое, но в чём-то настойчивое. Несколько дней подряд, блуждая по его улицам и окрестностям, он ощущал далёкое-далёкое предвестие чего-то знаменательного именно здесь, но в каком-то неясном будущем. Потом, правда, оно отошло, улеглось, позабылось.

      А фронт свернул дальше к югу, удалился аж до Палестины, куда к берегам подтянулся и флот. Выходили там-сям, то и дело, смычки с английскими союзническими войсками, идущими из Месопотамии на запад. Произвольно создавалась некая стихийная линия раздела земель Османской империи между обоими союзниками. Англичанам, конечно же, не нравилась такая стихия и такая линия, поскольку они возжелали сами выйти к Палестине, да поглотить её. Но не успели это сделать раньше русских. Ни пехотой, ни флотом. И жгучая, тяжкая досада точила их, не давая внешнеполитического покоя.

      Кизилчайские женщины получали весточки с фронтов от мужей и отцов. Жена Дядьки-Тимофея вслух читала приходящие письма своей маленькой дочке. «Скоро увидишь папочку, – поговаривала она всякий раз по прочтении очередного послания, пахнувшего порохом. – И дедушку». Она укладывала их в изящную шкатулку из дуба с медной инкрустацией, подаренную мужем в день свадьбы. Затем поглаживала выпуклую крышку. Весточки были скупыми. О том, что живы, здоровы. Отец ещё писал, что встретил замечательного офицера, грамотно выстраивающего всякую диспозицию. Тот оказался тоже из местных, из Баку. Знатный вельможа, имеющий все основания не воевать, но добровольно ушёл на фронт, оставив дома единственную и очаровательную дочь. Он заметно сильно скучал по ней, без конца рассказывая о её достоинствах, но всякий раз недоумевая, почему она ни в какую не желает выходить замуж. Жена Дядьки-Тимофея по этому поводу покачивала головой, охала и сжимала губы. От Павла, воюющего неведомо где, писем не приходило ни одного, с начала войны.