Поэтому автор не признает себя виновным за то якобы святотатство, какому он, идя порой на поводу своего воображения, подверг форму, в которую были отлиты эти легенды во времена глубокой античности, два или три тысячелетия назад. Ни одна эпоха не может заявить свое бесспорное авторское право на эти бессмертные творения. Да и вообще, такое впечатление, что их никто никогда не творил, а потому автор нисколько не сомневается, что, пока существует человечество, они не потеряют своей значимости, хотя; именно в силу их несокрушимости, каждая эпоха законным образом будет наделять их особыми, свойственными лишь этой эпохе, манерами и сантиментами, и насыщать своей моралью. Возможно, в нынешнем виде они несколько утратили свой классический стиль (или автор в силу своей невнимательности не сумел сохранить его) и приобрели кое-какие готические или романтические черты.
Занимаясь этим приятным трудом – а это и в самом деле был приятный, хотя, с учетом жаркой погоды, нелегкий литературный труд, – автор не всегда находил уместным переделывать либо упрощать текст, дабы приспособить его к детскому восприятию. Нет, автор в общем и целом никак не влиял на развитие темы, позволяя ей свободно воспарять к высотам духа, если к тому намечалась тенденция и если он сам был достаточно увлечен, чтобы следовать ей, не прилагая к тому особых усилий. Дети обладают бесценной восприимчивостью ко всему глубокому и высокому, что бы то ни было – воображение или чувство, и не утрачивают этой восприимчивости, пока высокое облечено в простую форму. Если что и сбивает их с толку, то только искусственная сложность.
Ленокс, 15 июля 1851 г.
Голова Горгоны
Терраса Тэнглвуда. Предисловие к «Голове Горгоны»
В одно прекрасное осеннее утро на террасе помещичьего дома Тэнглвуд собралась веселая компания детей с высоким юношей во главе. Малыши решили отправиться в лес за орехами, а потому с нетерпением ожидали минуты, когда туман над верхушками холмов наконец рассеется, чтобы дать солнцу излить зной бабьего лета на поля, леса и пастбища. Все обещало чудесный, радующий взоры день, хотя густая мгла полностью заволакивала долину, над которой на пологом холме стоял дом.
Белая завеса тумана, начинавшаяся менее чем в ста ярдах[1] от дома, совершенно скрывала все предметы, за исключением возвышавшихся кое-где красновато-желтых верхушек деревьев, которые, как и кромка туманной завесы, уже были озарены лучами солнца. В четырех или пяти милях к югу высилась окутанная облаками вершина Моньюмент Маунтин[2], а далее, милях в пятнадцати в том же направлении неясно вырисовывался еще более грандиозный голубой купол Таконика[2] почти такой же призрачный, как и то море мглы, которое его окружало. Ближайшие холмы, окаймлявшие долину, тонули в клубах тумана и, казалось, были испещрены клочьями облаков. Мглистые волны, почти скрывавшие поверхность земли, делали окружающий мир призрачным и фантастическим.
Вскоре как всегда веселая и жизнерадостная детвора покинула террасу: одни принялись бегать по усыпанной мелким гравием аллее, другие резвились на влажной от росы лужайке. Я затруднился бы точно определить, сколько их всего было: во всяком случае, не менее девяти-десяти и не более двенадцати мальчиков и девочек самой разнообразной наружности, роста и возраста. Большинство из них приходились друг другу родными или двоюродными братьями и сестрами, а несколько были приглашены семейством Прингл навестить детвору Тэнглвуда и насладиться прекрасной погодой. Я не решаюсь сказать вам, как их звали, и даже вообще дать им какие-либо имена, как это обыкновенно делается, так как слишком хорошо знаю, что иногда авторы терпят большие неприятности, случайно давая имена живых людей героям своих произведений. Поэтому я назову их так: Мальва, Барвинок, Черника, Маргаритка, Резеда, Астра, Подорожник и Лютик, хотя, несомненно, такие имена более подходят собранию фей, чем обыкновенным детям.
Не следует думать, что родители или родственники этих детей позволяли им бродить по лесам и полям без всякого присмотра. О нет! Еще в самом начале своей книги, как вы, вероятно, помните, я упомянул о некоем высоком юноше. Его имя (я, пожалуй, сообщу вам его настоящее имя, так как он очень гордится историями, которые вам предстоит прочитать) было Юстес Брайт. Он учился в Уильям-колледже и, так как к этому времени ему было уже около восемнадцати лет, пользовался большим уважением Барвинка, Одуванчика, Черники, Резеды, Астры и остальных детей, достигших только половины или даже трети этого возраста. Слабость зрения, которую некоторые учащиеся считают