Пускай себе разоряются бакалейщики, торговцы пряностями и коробейники. Она лучше потратит сбереженные деньги на хорошего барана или племенную овцу. Можно ведь заколоть поросенка, а его голову пустить на студень и начинку для пирогов.
Впрочем, всех дел не переделаешь. Празднование Рождества, в конце концов, старые папские дела, а теперь в Лондоне правил Кромвель, и пора прекратить фривольности. Теперь она серьезная женщина, не какая-нибудь там семнадцатилетняя вертихвостка, но, признаться, ее ноги сами идут в пляс, когда она слышит звуки джиги.
У Натаниэля будут свои собственные суждения на этот счет. Если он сочтет нужным отблагодарить своих скотников, конюхов, пастухов подарками и деньгами, угостить хмельным элем или отпустить на день домашних слуг в гости к родным, дело его. Наставления пастора она использует для своих нужд.
– А ты что думаешь о словах пастора насчет Рождества, Бланш? – спросила она, когда они важно, высоко держа голову, шли по церкви.
Бланш следовала за ней с угрюмым лицом, держа за руку дочь.
– Пускай он засунет их себе в задницу, этот зануда, – прошептала она. – Разве он не знает, что Рождество – время для радости, а не печали? Оно подбадривает нас в мрачную зимнюю пору, когда кругом снег и лед, фонари горят весь день, а очаг еле согревает жилище. Людям нужно немного поплясать и спеть песни, чтобы веселее глядеть в будущее. Грош цена его словам.
У дверей Бланш демонстративно отвернулась от пастора и прошла мимо как важная особа, которой когда-то и была. Ее поведение не осталось незамеченным.
– Нони наденет новое платьице, а мы позовем соседей и будем веселиться, – громко заявила Бланш. – В память моего покойного супруга я должна хорошо отпраздновать Рождество. Вон в старые времена мы выпивали все, что хранилось в погребках, ели окороками оленину и говядину с фруктовыми пирогами и всякими заморскими лакомствами. Теперь я мало что могу себе позволить, но я продам последние украшения, чтобы исполнить желание моей малышки. Она не останется без праздника из-за какого-то пастора с кислой мордой. Мы и так живем в горести, потому что с нами нет ее отца, который всегда нас защищал. Разве мы недостаточно страдали?
Она резко остановилась и посмотрела, слышит ли ее Бентли.
– Когда я сижу тут и гляжу на эту убогую церковь с голыми стенами, я вижу лишь предательство и корысть. Разве не брат Стикли постучал в мою дверь и потребовал четырех коров в наказание за нашу верность его величеству, да упокоит Господь его душу. Разве не наш распрекрасный констебль Карр взял три фунта из моих сундуков, не успело тело моего бедного мужа остыть в могиле? Разве мы не попали из огня да в полымя, когда нас вышвырнули из дома, а солдаты Кромвеля разорили наши амбары и украли лошадей? Меня тошнит от всех этих указов, лишающих всякой радости наше краткое пребывание на земле. Если в груди пастора