…Ты счастлив и испуган, и песня твоя – как стон,
Это госпожа Любовь позвала тебя в свою страну.
Иди и ищи свое счастье,
И не проси пощады у Любви…
Амариллис закружилась, превратившись в диковинный цветок; неуловимое движение рук – и юбка, шелестя и волнуясь, опускается к ее ногам… по залу прокатывается согласный, стонущий вздох. Она же, оставшись в расшитом лифе и короткой, украшенной такой же хрустальной бахромою набедренной повязке, замирает на несколько секунд, словно милостиво позволяя собою полюбоваться.
Хэлдар был совершенно ошеломлен. Он не ожидал, что танец произведет на него такое впечатление, и понимал, что ничем не отличается сейчас от мальчишки Хадора, сидящего вцепившись руками в подлокотники кресла, вытаращив глаза и с трудом переводя дыхание. Егo взгляд, с огромным трудом оторвавшись от нежно-белой груди девушки, скользнул вниз, по ее животу, бедрам, щиколоткам…
Случайно. Необъяснимо. Беспричинно. Но его глаза опустились почему-то еще ниже, и он посмотрел на стол, стоящий у края сцены – сначала мельком, бессознательно, затем с тревожным недоумением. Тонкая линия на ножке, почти под столешницей, невидимая для всех, не обладающих эльфийской зоркостью, «…стол не перепутал?..» Стол?!!
Он повернулся в сторону Ливайны – на ее красивом лице застыла гримаска нетерпеливого ожидания, сквозь которую пробивалась злорадная, противная улыбочка… За считанные мгновения, прежде чем нога Амариллис ступила на подлость, он все понял.
Застывшие в сладостном ожидании люди вздрогнули от грохота отброшенного Хэлдаром кресла. А он, перемахнув через стол, метнулся к краю сцены, и все-таки успел встать на колено и подставить свое плечо, взамен выбитой подпиленной ножки стола.
Нужно отдать должное артистам – они и бровью не повели, словно все произошедшее было давным-давно отрепетированным трюком. Песня плела свой прихотливый узор, танцовщица, без малейших колебаний пройдя по чуть накренившейся столешнице, продолжала искушать персонально Черного Лиса Гэлвина, а Хэлдар стоял, уставившись в пол, и не слыша ничего, кроме оглушительного стука собственного сердца.
Должно быть, странное это было зрелище: высокородный эльф, стоящий на колене, словно перед одним из четырех королей, и держащий на плече стол, на котором танцует полуобнаженная девушка… Наконец мелодия стала затихать.
…Кто бы ты ни был, не отвергай зова Любви,
Ибо только ради нее ты живешь на земле…
Хэлдар не увидел – почувствовал легкие шаги Амариллис. Он боялся поднять глаза, не знал, куда ему деваться от всего неминуемо последующего за его безумной выходкой; глубинная, хваленая эльфийская холодность, неизменно выручавшая в моменты сердечного волнения, покинула его, прихватив с собою эльфийское же невозмутимое