– Но герои совершают революцию ради плебеев, как будто?
Но он склонился над угольями камина, чтобы зажечь сигарету или уклониться от ответа, не зная о том, что в 18-м году матросы загонят его штыками в огонь того же самого камина.
– А ты сентиментален, оказывается, – сказал мне мой друг на обратном пути. – Эдак ты обвинишь меня в смерти отца.
В те годы быть сентиментальным было равнозначно предательству, и я стал говорить о том, что тоже совершил символический жест, чтобы вызвать хозяина дома на откровенность. Короче, я сам себя пытался убедить в цинизме.
– Да, это так, – снисходительствовал мой друг. – Я слышал, как ты поддел хозяина дома, этого по-декадентски мещанствующего слизняка. Мы расстреляем таких, как он, в первую очередь.
– Как расстреляем? За что?
– Не за что, нужно спрашивать, а… для чего. Но если не хочешь услышать неподходящий ответ, лучше не спрашивай.
– И все же.
– Чтобы лакей, о котором ты упомянул, занял место своего хозяина во дворце.
– Какое же место мы займем при дворце его величества пролетариата?
– Мы, истинные Рыцари Революции, будем жить, как и прежде, в конспиративных квартирах, но оставим за собой лишь одну привилегию – расстреливать лакеев, которые возомнят из себя…»
В тот самый момент, когда он произносил эти слова, я увидел в проеме окна – того самого, под коим находился разбитый моим камнем лик античной богини, – фигуру обнаженной женщины, повисшей на кружевной занавеске, словно наяда, запутавшаяся в рыбацких сетях. Стоящий за ее спиной мужчина во фраке помахал мне рукой в знак приветствия. Кровь закипела во мне и загорелась греческим огнем. Пространство лопнуло. Я провалился в образовавшуюся щель и полетел в ослепительной синеве надо льдом вслед за незнакомкой, которая в позе тициановской Венеры раскинулась в воздухе, словно на постели, с протянутой ко мне рукой.
– Проснись! Проснись! – кричал кто-то рядом, как оказалось мой друг, который вместе с извозчиком пытался привести меня в чувство.
– Ты знаешь, – сказал он, когда я окончательно пришел в себя, – вначале ты покраснел, а затем засветился, словно призрак. Что случилось? Уж не пристрастился ли ты к кокаину?
Через десять минут я окончательно пришел в себя, словно ничего и не было. Мы отправились каждый своей дорогой и с того памятного утра стали встречаться все реже и реже.
По прошествии нескольких дней приходит ко мне письмо с предложением давать уроки музыки какой-то барышне за довольно большое вознаграждение. Полиция уже несколько раз наведывалась на квартиру. Пребывание в ней становилось небезопасным, и по получении письма я тотчас отправился