Его снова и снова спрашивали:
– Как вы это делаете?
– Не знаю, – говорил он. – Я пытался это делать намеренно, но каждый раз, как я пытался, этого не получалось. Чем более я пытался, тем яснее мне становилось, что это не что-то такое, что я могу устроить намеренно. Постепенно я осознал, что это получается, когда я не пытаюсь, когда я даже об этом не думаю. Когда нет даже меня самого, внезапно оказывается, что это получается, это происходит. И к тому времени, как я возвращаюсь, чтобы понять, как это произошло, его уже больше нет, оно уже ушло, и я снова на земле.
Вот этот человек знает, что преследовать счастье нельзя. Если бы Нижинский также входил в комитет, составлявший конституцию Америки, он возразил бы и сказал, что преследование – абсолютно неправильное слово. Просто скажите, что врожденное право каждого – счастье, не его преследование. Это не ситуация охотника, преследующего дичь. В противном случае всю жизнь вы проведете в преследовании, гонясь за тенями, и никогда ничего не достигнете. В этой пустой растрате вся жизнь пройдет мимо вас.
Но эта идея вошла в американский ум, и в каждой из сфер жизни: будь то политика, бизнес или религия, – люди преследуют. Американцы всегда остаются в движении, и в движении быстром, потому что если уж двигаться, то почему не двигаться быстро? И не спрашивайте, куда, потому что никто этого не знает. Только одно ясно: они движутся с предельной скоростью, со всей скоростью, какую только способны поддерживать. Что еще нужно? Вы движетесь, и движетесь с предельной скоростью. Вы реализуете свое врожденное право.
Таким же образом люди перемещаются от одной женщины к другой, от другой к третьей; от одного мужчины к другому, от другого к третьему; от одного дела к другому, от одной работы к другой – и все это в преследовании счастья. И – странное дело – всегда выглядит так, словно счастье уже здесь, и кто-то другой наслаждается счастьем, и вы начинаете его преследовать. Когда вы оказываетесь там, где, как вам казалось, вы должны были его найти, его там нет.
Трава по ту сторону