Как только Дина переступила порог, он тот же час защёлкнул за ней замок во избежание неожиданного появления так удачно исчезнувшего соседа.
«Как-нибудь объяснюсь потом, если Федула нагрянет, но впускать его не буду… Ни за что ни буду! – решительно рассудил Кирилл. – Небось, в соседней комнате, у маляров переночует. Ничего с ним не сделается»
Каким образом он мог молотобойцу Федуле помешать войти в свою комнату, Кирилл не задумывался.
Тот мог в случае чего и по шее надавать, предотвращая моральное падение своего младшего соседа. Федула такие игры не любил и другим советовал в это самое так просто не играть. Что-что, а нравственный закон был для него, по крайней мере, в этой части незыблем.
Но, что говорить о нравственности, когда тебе нет ещё и двадцати лет, а гормоны играют, как целый воинский оркестр, и на всех инструментах? И кто скажет, что такое в любовных отношениях двух молодых людей нравственно, а что безнравственно? Каждый помнит свою заревую, соловьиную юность, и у каждого было что-то подобное, если хорошенько освежить память сквозняком прожитых лет.
Дина, как вошла, так и осталась стоять в нерешительности у порога, прислонившись головой к дверному косяку, только руки её бессознательно скручивали и раскручивали концы вязаного шарфа, выдавая охватившее её волнение.
Кирилл, медленно соображая, что ему делать дальше, подошёл к столу.
Было видно, что и он сразу, как только защёлкнул замок на двери, осознал всю ответственность за дальнейшую неотвратимость событий, которые в одно мгновение изменят их, до сегодняшнего дня, неопределённые отношения, и боялся этого.
На непривычном голом и чистом столе лежал лоскуток тетрадочного листа с расползающимися в разные стороны буквами: «Срочно уехал в деревню. Мать заболела. Скажи Петровичу, инженеру нашему, чтобы он мне оформил отпуск за свой счёт на месяц. Да смотри, не балуй! Фёдор».
Всё сошлось в этом мире и стихло, как говорил один поэт.
Это был подарок судьбы! Вернее, судьба распорядилась Федулой так, что он, сам не ожидая этого, явился незримым свидетелем на чужом празднике жизни.
Кирилл не сразу осознал, что ему больше всего мешает в данный момент, словно он стоит на базарной площади, окружённый любопытным народом.
Свет! Конечно свет! Он лихорадочно шлёпнул ладонью по выключателю, и всё стало на свои места. Ночная тьма – хорошая сводня! Наверное, именно за это её так обожают влюблённые. Ни одна пара в мире, растворяясь в её объятьях, вдруг обнаруживала себя – два в одном.
– Раздевайся! Чего ты? – с одышкой прошептал Кирилл, обжигая своим дыханьем девушке ухо.
Её шарф, шапка, и шубка, и она сама почему-то сразу оказались в его руках.
Радостно взвизгнула кровать. Ударил в ноздри остро-горчичный запах её духов, а может так пахли её груди, в глубокую цезуру которых зарылся Кирилл, охваченный неистовым желанием – измять, раздавить, поглотить прильнувшее к нему существо.
Он задыхался от нехватки воздуха,