Но это бы ладно: сам большой любитель сладкой женской плоти, Агасфер снисходительно отнёсся к выходке стареющего Василия. Хуже было другое. Зорко следя за жизнью Московии, Агасфер видел, что после падения Орды людишки начали поднимать головы. Простые смерды позволяли себе нарядную одежду, в деревнях, как грибы, вырастали новые избы, а в городах и целые хоромы. Что говорить, богател народишко, а всё почему? Не было по-настоящему властной руки, стригущей этих овец в должной мере. Василий считал, что людям надо вздохнуть, поборами население не мордовал, воевод на местах за лихоимство и притеснения наказывал. Глупец… Не понимал, что чем лучше живётся людям, тем вольнее они, сильнее, и тем меньше зависят от правителя. А это в планы Агасфера ну никак не вписывалось. Надо было давать окорот – и народу, и государю.
Конечно, Агасфер воздействовал на Василия. По его внушению великий князь перевешал смоленских бояр, замысливших сдать город литовцам, а перед казнью велел нарядить несчастных в собольи шубы, им же ранее и подаренные. Он отстранил от управления боярскую думу, и все дела решал с Агасфером-дворецким да худородными дьяками-писцами. Среди глада и мора, случившихся на Руси в лето от рождества Христова тысяча пятьсот двадцать шестое, Василий рассылал по уделам отряды, которые рубили головы недовольным. Были и другие деяния, снискавшие Василию недобрую славу сурового государя.
Но вот с чем столкнулся Агасфер… Он, безусловно, контролировал Василия. Внушал ему свои мысли. Подталкивал совершать разные поступки. Однако, читая душу великого князя, точно открытую книгу, он отчётливо видел: Василий страдал. Когда он делал нечто навязанное извне, что противоречило его характеру, желаниям, наклонностям, он сам себя не мог понять. От этого он часто пребывал в расстройстве, ел себя поедом, и временами смутно ощущал, что в нём живут два ума, две души, две воли. Это пугало его до помутнения рассудка.
В общем-то, Агасферу это было безразлично. Однако постоянная внутренняя борьба, напряжение и неясный страх, подтачивали здоровье Василия. Даже рождение сына Ивана, долгожданного наследника, не принесло ему радости. Ночь, когда великая княгиня разрешалась от бремени, была страшной. В небе сверкали молнии, люди затыкали уши от раскатов грома, сотрясавших землю. В народе вспоминали письмо, которое иерусалимский патриарх Марк написал Василию, тщась