Тут, пожалуй, стоит пояснить, что «чемоданами» беженцы из России называли тяжелые снаряды, широко использовавшиеся во время войны.
– И светило солнце, – добавила Ксения, страдальчески морщась. – Обыкновенный такой день, понимаешь… Врач пришел, когда он был уже мертв. Потом полиция захотела знать, что я делаю рядом с телом… Пришлось мне давать объяснения. И как будто этого мало, откуда-то появился репортер и вцепился в меня: что вы думаете, да как это случилось, не жена ли вы умершему…
Она умолкла, растирая ладонями виски.
– Знаешь, самые простые вопросы можно задавать таким пакостным тоном, что… Не знаю, как я сдержалась и не ударила этого наглеца…
Амалия легонько дотронулась до ее руки.
– Мы сейчас будем ужинать, хорошо? То, что это случилось при тебе, полиция и прочее, – конечно, грустно, что так вышло. Но такова жизнь, как говорят французы…
На бледном лице Ксении промелькнуло подобие улыбки.
– Это так, но все же… все же… Ох!
Она откинулась на спинку кресла, прикрывая пальцами глаза.
– Я все понимаю, мама, поверь… Неожиданность, конечно, сыграла свою роль. Шел человек… здоровый, спортивного телосложения… по виду из клерков, таких много в Сити… Костюм, портфель… И ни с того ни с сего…
Простучали каблучки, в дверях показалась Машенька.
– Пойдем ужинать, – шепнула Амалия, поднимаясь с места.
Как и следовало ожидать, ужин не задался. Ксения ковыряла вилкой в тарелке, в то время как мать пыталась отвлечь ее разговором о братьях. Один сын Амалии в ту пору находился в Париже, другой – в Ницце. Но по лицу дочери баронесса Корф видела, что та поддерживает беседу через силу, неотрывно думая о чем-то своем.
– Что с тобой? – не удержалась Амалия.
– Со мной? – Ксения повела плечом. – Ничего.
– Ты сама не своя, – заметила мать, испытующе глядя на нее. – Что еще там произошло, что тебя так задело?
Ксения нахмурилась и отодвинула тарелку.
– Вот именно, – проговорила девушка изменившимся голосом. – Было кое-что еще, это-то и странно. Я никак не могу понять, к чему он это сказал.
– О чем ты?
– Последнее слово, которое он произнес, было «некролог».
– Что? – изумилась Амалия.
– Ну вот, ты тоже удивилась… И я поначалу решила, что ослышалась, но нет. Он произнес его очень четко. Как будто оно означало для него… ну, не знаю… что-то особенное.
Амалия задумалась.
– Сколько ему было лет? – наконец спросила она.
– Примерно тридцать три – тридцать пять, я так думаю. Молодой еще человек, белокурый, курносый, с довольно широким маловыразительным лицом. Типично английская внешность, – Ксения усмехнулась, – лично я не удивлюсь, если англичанки считали его красавцем…
Так, так, стало быть, мы уже язвим. У Амалии немного отлегло от сердца. По правде говоря, ни один из ее детей не внушал ей