– Мы всего лишь желаем оберечь ее покой, господин кардинал. Похоже, она и в самом деле влюбилась в моего сына, но, как вы, очевидно, заметили сами, этого не случилось с ним. В ее присутствии он бредит чаще, и мы боимся, как бы она не почувствовала себя оскорбленной теми словами, которые он произносит. В особенности, услышав имя другой женщины.
– Уж не имя ли мадемуазель дю Вижан? Спору нет, она необыкновенно хороша собой.
– Чего не скажешь о нашей маленькой герцогине, – твердо заявила Шарлотта де Конде. – Ей нужно дать время подрасти, она вышла замуж в самом неблагодарном возрасте. Ваше Высокопреосвященство это понимает, раз предлагает временную разлуку, которая может принести всем нам приятные сюрпризы.
Орлиный взор Ришелье погрузился в ясные глаза женщины, которая и в сорок шесть лет сохраняла ослепительный блеск своей красоты. Он улыбнулся.
– В особенности если вы, госпожа принцесса, соизволите дать ей несколько советов, когда я снова верну ее вам…
– Не премину это сделать… Если милосердный Господь поможет мне вернуть здоровье моему сыну!
Долгое время надежды на выздоровление не было. Полтора месяца принц де Конде провел у постели своего наследника, в то время как в часовне молились в слезах прелестные подруги Анны-Женевьевы и друзья по поединкам и полям сражений несчастного больного. Речи не было о веселых вечерах в гостиной или остроумных ристалищах в салоне маркизы де Рамбуйе, где, однако, каждый день читался вслух бюллетень о здоровье молодого герцога.
В марте наступило заметное улучшение, но за ним вновь последовал приступ, который произвел тем более гнетущее впечатление, что у всех появилась надежда. Однако с начала апреля больной все же пошел на поправку. Началось все с ночи, которую Людовик проспал всю целиком, и дыхание его отягощало лишь легкое похрапывание. А когда он открыл поутру глаза, с них спала полусонная поволока, и смотрели они ясно. Больной объявил, что голоден, и потребовал, чтобы ему принесли поесть.
Страшно было поверить в чудо выздоровления, поэтому в доме боялись радоваться, однако восторг не знал удержу, когда Бурдело и его коллеги объявили, что герцог наконец-то вне опасности.
Эта новость облетела Париж, и уже на следующее утро госпожа д’Эгийон привезла свою юную подопечную, которая желала немедленно обнять дорогого супруга.
Предстояло пережить и это, и все в доме затаили дыхание, когда с порывистостью, свойственной ее юному возрасту, Клер-Клеманс устремилась к Людовику, раскрыв объятия.
Глаза Анны-Женевьевы вспыхнули, и она принялась торопливо креститься.
– Если вечером или завтра болезнь вернется, я ее убью, – пробормотала она сквозь зубы.
Но возвращение супруги, похоже, не слишком взволновало молодого человека. Когда в спальне появилась Клер-Клеманс, Франсуа де Бутвиль, сидя у изголовья герцога,