выражается один из заблудших при гробе другого несчастного, который, по уверению его, никогда не ожидал бессмертия загробного. Но, не говоря о том, что это стремление человеческого сердца – жить в памяти потомства есть только отрасль от корня истинного бессмертия, что в этом стремлении явно слышится предвестие сердца о нескончаемой жизни по смерти, спросим: это бессмертие только в потомстве может ли удовлетворить сердце человеческое, нравственное чувство справедливости, которое живет в глубине души каждого нравственного существа? Всякое сердце человеческое признает, и чем оно благороднее, тем сильнее любит добро и правду, несмотря на то, что в настоящей жизни добро и правда очень часто страждут от зла и неправды. Если поэтому исполнение добра составляет обязанность человека, то непременно требуется, чтобы человек находил в нем и личное для себя благо. Иначе требование добра от человека противоречило бы его природе. Нравственное существо исполняет нравственный закон свободно, а не по необходимости. Свободное же исполнение возможно только под условием, чтобы исполняющий мог найти в нем и личное благо. Добродетель не всегда дает счастье, но мы не можем не признать, что она одна делает человека достойным счастья. Это должно быть по правде, составляющей сущность самого нравственного закона, который требует, чтобы добродетель была награждена, а порок наказан. Если мы не видим этого в настоящей жизни, то мы должны верить, что это исполнится в будущей. Иначе земная жизнь не имела бы никакого смысла. Если жизнь добрая приносит человеку страдания, может ли он удовольствоваться сознанием, что он исполнил свой долг и назначение? Может, если он сознает, что страдание только временное, а удовлетворение будет вечное; нет, если за пределами страдания он не видит ничего другого, кроме уничтожения. Ибо в таком случае, зачем обречен на страдание тот, кто исполняет высокий нравственный закон? Где же справедливость Всемогущего и Благого Существа? И чем выше нравственное чувство человека, тем глубже его страдание. Он видит бедствия ближних, страдания и смерть любимых существ, извращение нравственности, торжество порока, презрение ко всему, что свято для человеческого сердца. Если все ограничивается для него земною жизнью, то самое сознание исполненного нравственного закона не может дать ему удовлетворения, ибо удовлетворение дается единственно убеждением, что присущий его совести нравственный закон есть закон, связующий его с невидимым и вечным миром, членом которого он состоит. Глубокое признание в совести добра и правды проистекает из глубочайшего сердечного предощущения вечного царства добра и правды, из веры в торжество нравственного закона в вечном царстве Истины и Добра. Надежда быть живым, не умирающим членом этого вечного царства составляет право всякого разумно-свободного существа, призванного исполнять нравственный закон добра и правды. Без этого самое исполнение его становится вопиющим противоречием.
Наконец, только эта
