Ему не давали заниматься философией в Саратове, и он отправился в Москву, решив для себя, как он говорил, что либо овладеет «Феноменологией духа» Гегеля, либо уедет обратно. Он приехал в Москву, поступил в аспирантуру и каждый день приходил в библиотеку Института философии и читал «Феноменологию духа». Через полгода к нему подошел человек и сказал: «Давай знакомиться. Я – Ильенков[3]». Так Давыдов вошел в среду молодых, ярких людей, которые оказали большое влияние на нашу философию. Конечно, воспоминания – вещь спорная, многие видят одни и те же события по-разному. Но есть и объективные вещи. Если сейчас вы откроете советское 14-томное собрание сочинений Гегеля, то обнаружите интересную вещь: практически все тома вышли в 30-е годы, и только четвертый том с «Феноменологией духа» вышел в 1959 году. Дело в том, что перевод этого текста сделал Г. Шпет, его расстреляли, и соответственно тогда, в 30-е, этот том издан не был. А в конце 50-х, когда выпустить его все же решились, предисловие поручили написать Давыдову, который тогда только закончил аспирантуру. Уже ясно было, что это восходящая звезда, и на первых порах карьера его развивалась стремительно.
Это была особая эпоха – расцвет не только мирового, но и отечественного неомарксизма. Давыдов тогда написал книгу, которая составила ему славу у нас в стране и (после того как ее стали переводить) определенную известность за рубежом, – «Труд и свобода» (1962). Она до сих пор значится во всех больших обзорах неомарксистских концепций отчуждения.
В 1966 году вышла та самая, упомянутая раньше книга «Искусство и элита». В это время он приходит к пониманию того, что социология и социальная философия в его видении сливаются воедино. Он разрабатывает целую программу социологии искусства, и пропедевтикой к ней оказывается книга «Искусство как социологический феномен» (1968).
Когда началось диссидентское движение, Давыдов оказался среди так называемых «подписантов», протестовавших против судебных процессов над диссидентами. Все эти люди потом поплатились карьерой, а для него это закончилось строгим выговором с занесением в учетную карточку. Это было самое суровое, не считая исключения из КПСС, партийное наказание, которое нередко оборачивалось «волчьим билетом» при приеме на любую работу в научные и учебные заведения.
Он уцелел, однако у него произошел поворот в мировоззрении. Незадолго до того он побывал на Западе (если не ошибаюсь, в Западном Берлине). Там он застал студенческие волнения, которые произвели на него тягостное впечатление, беседовал с Адорно[4], который, как я понимаю, тоже не вызвал у него особых симпатий. Пройдя сам через неомарксизм, продумав самостоятельно