Я последовал совету и свернул к площади. Когда я проходил мимо трамвайной остановки, по-весеннему раздетые девы приветливо помахали мне. У всех троих на зубах блестели острые брекеты.
На главной площади отчетливо пахло тиной. На сборной сцене пел оркестр в тельняшках – слева в третьем ряду раздувал щеки замеченный мной на турнике дагестанец. Вокруг бродили местные жители – они слегка пошатывались от бурлившего в них, как кипящий глинтвейн, патриотизма.
Депутат от «Единой России» и священник с черно-коричневой лентой жали друг другу руки. Священник был худ, из-за жары на его очках блестела радужная капля пота.
– От героев былых времен
Не осталось порой имен, – стройно пел хор.
Краем глаза я заметил, что мужчины и женщины на площади поворачиваются ко мне, и глаза у них зеленые, как болотная тина. Убежать я не успел, да и не пытался. Они набросились на меня все разом.
Жена
В последний раз Алекс видел Нику, когда она танцевала на скошенном сентябрьском поле. Сосны смотрели на сухую траву, лежащую на коротких зеленых остатках – белые стебли, толстые, как солнечные лучи, провалились на обратную сторону жизни и плыли там на ветру, смешиваясь с безвидными прошлогодними иглами. Ника кружилась, подняв голые руки над головой, полупрозрачная кирпичного цвета блузка оставляла ее невесомой. Было тепло, осень, казалось, еще не началась, в музее под Тулой стоял нежно-зеленый день, каких в сентябре в России не случается вовсе.
Они приехали в Ясную Поляну в субботу, на усадебных дорожках играли свадьбы, белые невесты поддергивали платья над ямами с водой, бирюзовые подружки несли букеты, женихи в галстуках фотографировались на скамейках, у флигелей, на фоне старых разлапистых яблонь, дававших кисловатые яблочки, выродившиеся и похожие на дичку. Алекс запрещал себе чувствовать покой, он стискивал зубы, сжимал кулак в кармане бежевого плаща и старался не забыть, что недоволен, обеспокоен, что нужно достучаться до жены несмотря на деревья и траву, флегматичных лошадей и неспешное движение пропахшего сидром воздуха.
Алекс с утра хотел поговорить с Никой по душам, но не мог выбрать подходящий момент. Ни за завтраком, когда жена посмотрела на его обезжиренные плечи, хмыкнула, и ее широкие глаза сами собой закрылись, как в дождь безотчетно запахивают пальто. Ни в пробке на Варшавском шоссе, в которой она спала, откинувшись на заднем сиденье и сжав в грубых руках бумажный стаканчик с кофе. Ни на подъезде к Туле, когда из-за поворота выскочил зелено-голубой пикап с ребенком на заднем сиденье и подрезал тойоту Алекса, а Ника захлопала в ладоши и сказала:
– Смотриии, какая машина бирюзовая!
Алекс не мог поговорить с Никой по душам