Сейчас Абади шествовал по квартире и был изумлен ее опустошенностью.
– Надо было обладать решительностью твоей мамы, чтобы выбросить такое количество вещей, – сказал он, – не будучи уверенной, что она навсегда уедет из Иерусалима.
– Да она вернется, – уверила Нóга вежливого и несколько меланхоличного мужчину, которого пусть смутно, но помнила среди множества посетителей, появившихся в этой квартире в дни шивы.
– Мне ли не знать? Родственные души, как-никак.
– Выходит, что истинная причина всей этой затеи с переездом в Тель-Авив – Хони?
– Да, ибо он уверил себя, что другого выхода нет, и до последнего маминого вздоха он обязан будет таскаться сюда, в этот город, только что не ежедневно. От одной этой мысли он впадал в ярость.
– Ну а ты?
– В отличие от Хони, я люблю Иерусалим, хотя и не слишком часто приезжаю сюда.
– Приезжай почаще – и ты его еще больше полюбишь.
– Да… это верный путь к успеху. Но согласитесь, мистер Абади, как можно поддерживать подобную любовь, если эти маленькие харедим просто сводят меня с ума?
– Я готов тебе помочь, но при одном условии – что ты будешь называть меня Иосифом, а не мистером Абади.
– Иосиф. Так, да? Правильно?
А он уже двигался к входной двери, замок в которой знавал и лучшие дни. Но для того, чтобы поменять его более надежным запором, следовало, как оказалось, сменить весь дверной косяк.
Разумнее всего было бы дождаться завершения эксперимента в Тель-Авиве, в то время как в иерусалимской квартире достаточно было бы поставить самые простые замки. Абади, как у себя дома, порылся в кухне, нашел в кладовке старый отцовский ящик с инструментами, открыв его, достал складной метр, пару отверток и плоскогубцы, после чего вернулся к наружной двери, чтобы вытащить проржавелые гвозди перед тем, как взяться за измерения.
Для начала он отправился в ванную комнату и, вытянувшись всем своим гибким телом, высунулся из окна, чтобы замерить расстояние между водосточной трубой и желобом. И снова обнаружил, что оконная задвижка бог знает с каких времен отсутствовала, оставляя надежду лишь на то, что в Тель-Авиве порядочные плотники, способные починить – не говоря уже о том, чтобы сделать заново, – оконную раму, еще не перевелись окончательно.