Метро 2033. Хозяин Яузы. Анна Калинкина

купить ей на Ганзе подарок какой-нибудь, мелочь из тех, что бабы любят, – бусики там какие-нибудь, платочек. Принесешь ей какую-нибудь ерунду, а она так радуется. И ведь знает, что дрянь, дешевка, что сама себе может получше купить, но внимание дороже всего – ведь подарок означает, что любимый про нее помнит. Да, и надо будет сказать, чтоб наконец решилась показаться врачам – хотя бы здесь, в госпитале на кольцевой. Федор знал, что она боится – и не только за торговлю свою, за шмотки, будь они неладны. Боится услышать от врачей приговор, что болезнь неизлечима или что придется лечь в госпиталь надолго. А жизнь ведь сейчас такая – стоит только показать слабину, мигом займут твое место те, кто здоровее и сильнее. И его, Федора, боится она оставить без присмотра надолго – знает, что не любит он ее всерьез, что может ее возвращения из госпиталя и не дождаться. Как будто не понимает – мужик, если захочет уйти, так не удержишь его, все равно уйдет – хоть от больной, хоть от здоровой…

      Федор одновременно жалел ее и испытывал раздражение. Почему вот сам он не цепляется ни за кого, а она виснет на нем, пытается опутать всякими бабскими штучками, делает вид, что пропадет без его помощи? Даже раз-другой про ребенка заикнулась – этого еще не хватало. Не хочет он ребенка, тем более от нее. Да и какой ребенок, если она вон больная вся? Еще родится мутант какой-нибудь. Ведь даже если не высовываешься на поверхность, нет гарантий, что убережешься от радиации. Многие продукты, что приносят из верхнего города сталкеры, лучше даже не проверять счетчиком Гейгера, чтоб не портить себе нервы. А вода, которую они здесь пьют? Конечно, фильтры очистки стоят, но опять же, скорее, для очистки совести. Вон, говорят, на Киевской шестипалые дети давно не редкость. Вспомнить ту же Кошку – тоже шесть пальцев было на руке, пока лишний не отрубили. Да ладно еще – лишний палец. А может родиться какой-нибудь и вовсе на человека не похожий. Нет уж, надо Верке сказать – пока врачам не покажется, о ребенке и думать нечего.

      И Федор облегченно вздохнул, придумав такой удачный выход из положения. Тем более слышал он стороной от кого-то из старух – вроде через пару лет после Катастрофы родился у Верки, тогда еще совсем молоденькой, младенец неизвестно от кого и тут же умер. Может, у нее теперь и вовсе детей быть не может.

      Пожалуй, нынешняя жизнь почти всем бы Федора устраивала, если бы не этот гвалт на станции, не стихавший совсем ни днем, ни ночью. Вот жизнь идет, крутишься, все чего-то суетишься – и оглянуться не успеешь, как все кончится. Зачем живет человек? Ради того, чтоб каждый день искать себе еду, беспокоиться о пропитании? Впрочем, у Федора, благодаря Вере, проблем с едой не было, а у тех, кому действительно приходилось каждый день думать, как добыть себе кусок хлеба или мяса, не было времени размышлять о смысле жизни.

* * *

      Когда случилась Катастрофа, Федор был еще мал. Он вроде бы смутно помнил просторную полутемную квартиру, где стены были обклеены выцветшей пестрой бумагой, понемногу отстававшей, хмурую высокую темноволосую женщину, которая часто сердилась на него, ругалась,