Деревья, проплывавшие мимо то близкими, то далекими массивами, похожими на крепостные стены, тоже выглядели довольно странно. Зачастую они столь сильно отличались друг от друга высотой и обхватом, что лес, который раньше можно было назвать древесным воинством, теперь напоминал скорее безалаберную неорганизованную демонстрацию.
Даже аномалии теперь были натыканы как попало, не создавая впечатление обычного для Зоны порядка расположения даже среди таких разрушительных объектов. Имелась масса и других отличий, которые глаз замечал, но сразу понять, что изменилось, не получалось. Все было не так, как прежде.
Прежнюю Зону Ломакин не особо жаловал, относясь к ней всегда как к уникальному природному полигону, на котором можно ставить прелюбопытнейшие эксперименты и получать подтверждение самых смелых идей. Но то, что он видел сейчас, не нравилось ему категорически. И самым неприятным был тот факт, что он точно знал, кто виноват во всех этих переменах.
Поезд начал замедлять ход. Вдалеке показались руины, оставшиеся от стоявшей здесь некогда железнодорожной станции. Это означало, что бронепоезд подошел к тому самому месту, где год назад бандиты ложной железнодорожной стрелкой отправили экспедицию по старым путям, далеко в сторону от основного маршрута. Сейчас задача заключалась в том, чтобы повторить тот самый маршрут, предварительно восстановив стрелку. А добравшись до того места, где установка неоднократно включалась на полную мощность, – совершить серию пусков со строго заданными параметрами.
Вагоны резко качнуло, и поезд остановился. Из первых двух вагонов высыпали техники в черных робах и отправились к тому месту, где бандитами раньше была сделана стрелка, зачем-то разрушенная позже военными. На крыше соседнего вагона появились трое солдат из охраны бронепоезда и закурили, опасливо поглядывая на Ломакина, беспокоясь видимо, что он донесет на них начальству за нарушение дисциплины.
Несколько минут ничего особенного не происходило, и Ломакин просто наслаждался моментом, подставляя лицо прохладному ветру и любуясь окрестностями. Затем люк в полу площадки приоткрылся, и в нем мелькнуло лицо сержанта, приставленного к Ломакину в качестве надзирателя.
– Господин профессор, – сказал он молодым, почти подростковым голосом. – Полковник Кудыкин просит вас спуститься в штабной вагон для участия в совещании.
Тяжело вздохнув, Ломакин подчинился. К его удивлению, в штабном вагоне кроме Кудыкина никого не было.
– Совещание у меня только с вами, профессор, – сказал полковник. – Рабочие, вышедшие на восстановление стрелки, докладывают, что восстанавливать ее нет смысла.
– Что вы имеете в виду, полковник? – спросил профессор. – Разве у нас недостаточно средств и инструментов, чтобы…
– Вы не поняли, профессор, – сказал Кудыкин. – Стрелку восстанавливать не надо потому, что ее уже кто-то восстановил до нас. Можно ехать дальше