– Но…
– Таша, я отвечу на все вопросы утром, но сейчас вам нужно отдохнуть. Вы две ночи подряд почти не спали.
Его слова, его взгляд – почти ласковый – успокаивали, усыпляя и растворяя страх. И правда, чего она всполошилась? Если Арон так силён, это даже к лучшему: расправился с эйрдалями – значит, и с наёмниками, и с другими врагами сладит. Лезть в её голову ему нет нужды.
И она и вправду так устала…
Дэй уже лёг на прежнее место: руки за голову, взгляд в небо – точно как раньше, словно и не было ничего.
– Спите, – сказал он негромко. – Думаю, этой ночью нас больше никто не потревожит.
Опустившись на землю по ту сторону костра, Таша свернулась калачиком рядом с Лив. Закрыла глаза.
И с кем её угораздило встретиться?..
Глава пятая
Птицы на воле, птицы в силках
– Отдадим ей должное – она продержалась дольше предыдущей, – сказал Алексас, глядя, как растёт его тень на брусчатке, когда за спиной остался очередной уличный фонарь.
Джеми молчал.
Он молчал всю дорогу от чужого дома. Не отвечая, даже когда обращались непосредственно к нему.
– Хватит дуться. Что ты как маленький?
– Я тебя презираю.
Алексас, вздохнув, притормозил перед рельсами, серебряными дугами пересекавшими широкий проспект: по ним почти бесшумно катила гусеница сцепленных вагонеток, перегонявших грузы. По ту сторону рельсов неподвижно застыл одинокий железный конь, запряжённый в экипаж – сплав металлов, ве́домый только цвергам; винтики и сочленения сотни деталей складывали изящные ноги, гибкую шею, бесхвостый круп. Совершенная металлическая копия живого существа, в которую вдохнули жизнь лучшие мастера чёрных цвергов.
Алексас привык почти ко всем чудесам, выходившим из кузниц и мастерских Подземного Народа, но конями, как и хорошими клинками, любовался каждый раз. Чистая мощь, заключённая в серебристую сталь – или в то, что легче и крепче стали, – это завораживало.
Пустые улицы окутывала сонная тишина; в ней особенно звонко разносились звуки, которые едва ли раздавались в любом другом аллигранском городе. Шуршание чугунных колёс по рельсам. Тихое шипение газовых фонарей. Песня железа и камня, которую металлические копыта выстукивали по клавишам брусчатки. Округа цвергов жили в ином ритме, но в Хёхе люди придерживались примерно того же распорядка, к которому привыкли на поверхности. Где-то там, наверху, над сводом гор, сейчас тянулись друг к дружке в ночном небе две луны – и люди спали так, будто это могло их убаюкать.
Иногда Алексас задумывался, как выглядел бы Камнестольный при свете дня. Их с Джеми часто отпускали на поверхность, в предгорные городишки белых цвергов, и братья Сэмперы знали, как преображается мир, когда его обнимает тьма или выбеливает солнце. Их обучали и тому, как обернуть это в свою пользу: Алексаса – пользоваться слабостью людского зрения, не способного после света быстро привыкнуть к тени, Джеми