нашу дивизию. Но одну деталь я знаю достоверно. Когда 16-я дивизия дошла до Алексеевки и был получен приказ наступать на Змеевку, командир нашей дивизии генерал Жемайтис вяло попросил по телефону у командарма несколько суток на отдых и на подтягивание артиллерии и тылов. Комиссар дивизии Мацияускас вырвал трубку из рук комдива и бодро отрапортовал, что дивизия к атаке готова и рвется в бой! Решил, видно, сволочь, на день Красной Армии начальству подарок сделать и сам выслужиться. Командарм рявкнул: «Молодцы!», и так началось истребление нашей дивизии. 22 февраля 1943 года дивизия пошла в атаку без артподготовки, фактически вслепую. По пояс в снегу, в сорокаградусный мороз, солдаты вышли на исходные позиции для атаки. А у немцев там каждый метр был пристрелян заранее. Еще до того как полки поднялись в атаку, нас несколько раз нещадно пробомбили, а потом начался непрерывный артиллерийский и минометный обстрел. Батальоны продвинулись на несколько сот метров, но немцы пулеметами, из бойниц, расположенных в снежном валу, косили наши атакующие цепи. Только с наступлением темноты живые смогли отползти в свои траншеи. А на следующий день все повторилось вновь, по тому же сценарию. Солдаты в полный рост, без маскхалатов, черными мишенями на снегу, пытались атаковать. У деревни Нагорная немцы закопали в снег свои танки, и к пушечному, пулеметному и минометному жесточайшему огню добавилась смерть, изрыгаемая танковыми орудиями… Дивизия так и лежала, расстреливаемая, на снегу, на страшном морозе, прямо перед немецкими позициями. Окопаться было невозможно. Приказа на отход никто не давал. Солдатам говорили: «Ни шагу назад!» Наша артиллерия не могла нам многим помочь, у артиллеристов было в лучшем случае по 10 снарядов на орудие. Через шесть дней остатки полков вывели с линии передовой и перебросили под деревню Никитовка, снова приказав любой ценой прорвать оборону противника. И здесь вновь продолжалась «мясорубка». Это были не бои, это было убийство. Под Никитовкой люди просто стали околевать от голода. Две недели нам вообще не доставляли продовольствия. Съели всех коней, а дальше… Солдаты питались только замороженной брюквой. Изредка давали по горстке муки, и бойцы мешали ее с водой, делая затируху. У многих от голода распухли ноги. А потом остатки дивизии вывели в тыл… Комдива генерала Жемайтиса по-тихому убрали с командования дивизией и отправили преподавать в Академию ГШ КА. Комиссар дивизии Мацияускас отделался строгим выговором. Никто не ответил за бездарную, ничем не оправданную гибель тысяч солдат Литовской дивизии. Мне до сих пор иногда снится, как я лежал двое суток под непрекращающейся страшной бомбежкой в Алексеевской церкви среди штабелей трупов наших солдат… Когда весной нас меняла на передовой стрелковая бригада, прибывшая из Сибири, то мы стали собирать из-под снега тела павших товарищей и рыть братские могилы, каждая на пятьсот человек. Многие из нас не брились по несколько недель, а религиозным евреям вообще разрешалось носить бороды, и как-то так получилось, что очень многие убитые были с лицами, заросшими черными бородами. Сибиряки,
