У них с отцом и матерью было заведено приносить в дом занятные истории. Для этого требовалось тщательно выверять не только факты, но и свое положение в мире. По крайней мере, к такому выводу Джулиет пришла еще школьницей. В своих рассказах она представала снисходительной, неуязвимой наблюдательницей. А теперь, когда она жила вдали от дома, эта поза сделалась привычной, почти обязательной. Но как только Джулиет вывела «Глухой Удар», она поняла, что продолжать не может. Не может продолжать в своей обычной манере.
Попробовала смотреть в окно, однако пейзаж, состоящий из прежних стихий, переменился. Они не проехали и сотни миль, а климат, похоже, стал теплее. Озера только у берегов, но не сплошь подернулись льдом. От черной воды, от черных скал под суровым небом исходил мрак. Это ей вскоре наскучило, она взялась за Доддса и открыла наугад – все равно он был уже проштудирован вдоль и поперек. Через каждые несколько страниц ее встречала вакханалия подчеркиваний. Правда, обратившись к выделенным отрывкам, она сочла те места, которые столь жадно впитывала, туманными и бессистемными.
…То, что ограниченному взору живущих видится как действие злых сил, более глубокая интуиция умерших воспринимает как аспект космической справедливости[6].
Книга выскользнула у нее из рук, веки смежились, и вот Джулиет уже зашагала с какими-то девочками (ученицами?) по ледяной глади озера. При каждом шаге под ногами появлялась пятиконечная трещина, изумительно ровная, и вскоре лед сделался похожим на кафельный пол. Девочки спросили, как называется этот рисунок, и она с уверенностью сказала: пятистопный ямб. А они засмеялись, и от их смеха трещины стали увеличиваться. Тогда она поняла свою ошибку и догадалась, что спасти их может лишь точное слово, но не сумела его вспомнить.
Проснувшись, она увидела напротив, через проход, все того же мужчину, которому досаждала своими расспросами в тамбуре.
– Вы задремали. – Он едва заметно улыбнулся. – Так мне показалось.
Спала она, по-старушечьи свесив голову; из уголка рта вытекли капли слюны. А вдобавок ей срочно нужно было в дамскую уборную – оставалось только надеяться, что на юбке нет никаких следов. Выдавив: «Прошу меня извинить» (в точности его слова), Джулиет подхватила несессер и пошла по проходу, изо всех сил стараясь не суетиться.
Когда она, умытая, причесанная и опрятная, вернулась на свое место, он был еще там.
И сразу заговорил. Сказал, что должен извиниться.
– До меня дошло, что я вам нагрубил. Когда вы спросили…
– Да, – сказала она.
– Вы все правильно поняли, – продолжил он. – Судя