– И он это сказал.
– Да.
– Вот это друг! – Для наглядности я даже хлопнул по столу, поднялся и стал ходить из конца в конец узенькой палаты. – Вот каких друзей выбирать надо! Так?
– Нет.
– Всё равно давай номера телефонов. Всех. Остальным звонил?
– Да.
– Что говорят?
Алешка с тем же затормаживанием рассказал, что телефон Туманова не отвечает, а Пухову тоже сломали нос и было сотрясение мозга, но он ещё ночью сотруднику полиции сказал, что заявление писать не будет, потому что сам виноват: выпил лишнего и неудачно упал возле клуба.
– Тоже прекрасные друзья! – подхватил я. – Вот с кем дружить надо! Сразу видать: в огонь и в воду! Особенно этот неразговорчивый! Где хоть живут, знаешь?
– Нет.
– Понятно. Как и полагается у закадычных друзей! Где живут – не знаем, где работают – тоже! Отлично! Вот это, я понимаю, дружба!
Крепкая! Как дальше там? «Друг в беде не бросит?» Прямо в точку! Так?
– Нет.
– Эх ты-ы, не-эт!
Сколько было подобных разговоров прежде – и всё впустую! Впрочем, может быть, не совсем. Всё-таки маменьку свою Алёшка жалел и любил. С детства. Помнится, когда Катя пришла с Мишей из роддома, Алёшка, за неделю истосковавшийся по материнской ласке, ухватился за её подол и, округлив глазёнки, враждебно сдвинув к носу брови, пронзительно вопил:
– Дафа кыф, Лела кыф, моя мама!
А потом подрос Миша. И были они до удивления не похожи. Алёшка всё время с правдолюбиво нахмуренными бровями и круглыми глазёнками, а Миша как нализавшийся чужой сметаны кот, с улыбкой до правого уха и хитро прищуренными глазами. Ну, а если напроказят, правды не добиться. Один кричит: «Это Лё-офа!», другой: «Это Ми-ифа». При таком количестве детей трудно было каждому уделить максимум внимания. Может быть, вполне может быть, они его недополучили в детстве. Но в том бардаке, который тогда царил в стране, я постоянно стоял перед выбором: либо – либо. Свободной минуты не было. Как вспомню, с раннего утра и до позднего вечера в заботах. И не столько по службе, сколько в борьбе за выживание. Если кто забыл, напомню. Тогда одним росчерком пера всех сделали нищими. И на селе в те годы все без исключения кормились от земли. Мы не исключение. Ко всему этому стройка. Три с половиной года мы не вылезали из неё и до сих пор ещё не завершили. Всё приходилось делать самому. Ездить с двумя нанятыми за дефицитную, выдаваемую в ту пору по талонам водку мужиками валить лес, а перед этим с такими же пузырями с лесником на разметку, с теми же мужиками вместо трактора таскать волоком освобождённые от сучьев лесины нагруженным брёвнами бортовым стареньким уазиком на опушку леса. Насилу, помнится, выпросил в лесхозе единственный лесовоз-самопогрузчик.