– Кто со мной на разведку? – весело поинтересовался Петр, предоставляя бойцам возможность отличиться. Но бойцы, молча переминались с ноги на ногу, в смущении отводя глаза в сторону – серая масса камня, преображенная древними силами в храм или святилище, как кому больше нравится, пугала и подавляла их, заставляя испытывать неуверенность в собственных силах.
Командир оглядел своих людей, измотанных до предела.
«Тупые крестьяне – пренебрежительно подумал он, одергивая гимнастерку – Суеверные лапти! Задурили им голову попы, да деды с бабками! А еще комсомольцы! Топчутся на месте, словно стадо баранов!»
– Эх, пехота! – буркнул он, мечтая о чашке горячего супа и мягкой постели – Пошли Семен!
Семен, тот самый сибиряк, обладатель зоркого глаза и басовитого голоса, покорно встал с теплого камня и зашагал следом. Семену сам чёрт был не страшен – он в одиночку хаживал на медведя, а тут на его пути стояли всего лишь люди, пусть и озлобленные, пусть и опасные, как и всякий, попавший в ловушку, зверь.
Стемнело, а они все еще ползли по неприступной скале, пытаясь слиться с ней, соединиться, сделаться как можно незаметнее.
– Совсем чуть-чуть осталось! – командир попытался взбодрить Семена, но получалось у него плохо. Оскользнувшись на осыпи, Семен повредил ногу и теперь, еле ковылял, а уж о том, чтобы догнать более молодого и проворного Михайличенко и речи не было – Ты не спеши, Семен! – командир пристально вглядывался в серые стены, вырастающие буквально у него на глазах – Ногу береги, нам с тобой еще Берлин штурмовать.
– Так точно! – сибиряку, стыдившемуся собственной оплошности, приходилось туго – нога зверски болела, а бросить боевого товарища, тем более, командира, не позволяла присяга – Я скоро, я сейчас…
Выросший в детском доме, Петр Михайличенко, охотней всего штурмовал бы какой-нибудь местный шинок или магазинчик, в поисках трофеев, достойных победителей фашизма, но, увы! Вместо этого приходилось гоняться по горам за шайкой недобитых фрицев, возомнивших себя народными мстителями.
Скала закончилась и Михайличенко, тяжело отдуваясь, вполз на ступени прямо перед храмом. Высокие стены почти сливались со скалой, на крыше храма галдели птицы, прилетевшие невесть откуда, а посередине, точно дыра в Преисподнюю, чернел проход. Ворота храма оказались гостеприимно распахнуты, но входить туда, в темную глубину, ужасно не хотелось. И, ни звука! Куда могли подеваться три здоровых, крепких немецких