В студенческом общежитии Новосибирского Академгородка события в Чехословакии обсуждали до поздней ночи. После посиделок двое наиболее активных участников дискуссии – Степан Пачиков и Израиль Шмерлер – отправились на дело.
Им удалось раздобыть банку желтой краски, но кисточек не нашлось, поэтому выводили буквы пальцами, надев резиновые перчатки. Потом бежали через ночной лес, потому что к магазину, на стене которого они написали провокационные лозунги в поддержку Чехословакии, почти сразу подъехала какая-то машина. Убегая, они разбрызгивали за собой одеколон, чтобы собаки не взяли след.
Затем сообщники разделились. Под утро Пачиков заявился к преподавателю, генетику Раисе Львовне Берг, с дочерью которой дружил. Там его уложили на диван, выставив на тумбочку градусник и таблетки, чтобы обеспечить алиби – якобы накануне он был в гостях, почувствовал себя плохо, поднялась температура, и пришлось оставить его на ночь.
У Раисы Берг и самой были проблемы с властями. Незадолго до того как Советский Союз вторгся в Чехословакию, в Москве осудили очередных диссидентов, самиздатовцев Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашкову. За распространение сведений о другом судебном процессе – над писателями Синявским и Даниэлем – четыре москвича получили от одного до семи лет тюрьмы. Большинству граждан СССР, конечно, судьбы диссидентов были до лампочки… Однако не обитателям Академгородка: сорок шесть ученых и сотрудников академии и университета подписали письмо в поддержку осужденных. В их число входила и Берг.
Когда Пачиков заявился к ней прятаться от преследователей, она уже сидела на чемоданах и готовилась к отъезду из Новосибирска. Подписантов «Письма сорока шести» не посадили, но подвергли обструкции и лишили должностей, припомнив им все уже имевшиеся грехи перед советской властью.
Всю ночь хозяева и нежданный гость прислушивались к шагам на лестничной площадке, а утром Раиса Львовна выдала Степану дамские туфли, чтобы собаки не подхватили след. В них он и вернулся в общежитие.
Одеколон и дамские туфли, видимо, сделали свое дело: ни Степу, ни Изю не задержали. Однако жизнь тогда разделилась для Пачикова на «до» и «после». И не только для него одного.
Как раз незадолго до этих событий на фестивале бардов в Академгородке с аншлагом прошел первый и единственный «официальный» концерт барда Александра Галича.
В то время вся страна распевала шлягер Марка Бернеса «Я люблю тебя, жизнь» – про человека, устало идущего с работы домой и с благодарностью вспоминающего солдат, которые погибли, защищая эту прекрасную жизнь. А под Новосибирском тянули вместе с Галичем: «Где полегла в сорок третьем пехота без толку, зазря, там по пороше гуляет охота, охота, охота…»
Все это было уже слишком. После разгрома «Пражской весны» в 1968 году вольнице Золотой долины тоже пришел конец. Бардовские концерты запретили.