– Будем надеяться, он понимает, что такое пробки, – нарушил слишком долгое и нервное молчание мужчина за спиной водителя.
Час полз «хёндё» в тягучей патоке автомобильного потока по Дмитровскому шоссе, потом барахтался, как муха, минут двадцать в столь же густом и медленном потоке на Алтуфьевском – и все же вырвался на волю Московской кольцевой автодороги.
– Куда ему деваться с сырым мясом! – сказал уверенно водитель, встал в левый ряд, почти мгновенно разогнал «хёндё» до ста десяти в час и до упора опустил стекло. В салон ворвался твердый воздух; хлынул гул дороги; запахло выхлопами и резиной.
– Другой «ракеты» до утра не будет; я звонила на Речной, – сказала женщина, сидевшая рядом с водителем.
– Осталось километров шесть по МКАДу и по Осташковскому, может, десять. Он без напряга подождет, – сказал еще один мужчина, сидящий сзади с картой на коленях. Воздух дороги метался, словно пойманный, в салоне и рвал карту из рук.
– Не сглазь, – сказал водитель.
– Вот именно, – сказала женщина.
Вновь замолчали.
Водитель перестроился в правый ряд и сбавил газ. Взял вправо, развернулся влево, пересек под эстакадой Кольцевую и двинул по Осташковскому шоссе в довольно медленном и все-таки уверенном потоке. Перед деревней Беляниново поток загустевал; молчание в «хёндё» стало тревожным; на выезде из Белянинова, там, где шоссе круто брало вправо, злой крик водителя с молчанием покончил:
– Я говорил, не сглазь!
Едва оставив Беляниново позади, «хёндё» встал. Водитель открыл дверцу, вышел, огляделся. Шакалий лай клаксонов оглашал шоссе: оно стояло в обе стороны.
Водитель сел на место, захлопнул дверцу, закурил.
– Приметы ни при чем, – заметил тот, кто сглазил, и тоже закурил. – Я говорил: надо с утра туда приехать. Спокойно ждали бы, купались… Кому-то надо было сесть с ним для страховки на «ракету».
– Про сесть в «ракету» ты не говорил, – сказал его сосед и тоже закурил.
– Могли б и догадаться, –