Как ни удивительно, обмануть их оказалось совсем несложно. Не зная, что именно искать, они с таким воодушевлением кидались на заманчиво яркий цветок, выдаваемый мною за истину, что какое-то время это казалось даже смешным.
Потом мне стало грустно.
Затем – все равно.
И теперь я лишь равнодушно слежу за тем, как раз за разом эти глупцы попадают в свою собственную ловушку, не в силах понять, что и я могу у них чему-нибудь научиться.
Впрочем, последний тюремщик превзошел всех остальных по части изобретательства. Таких настырных мне, пожалуй, не доводилось видеть. Уже два века с половиной прошло, а он все еще упорствует. Пытается чего-то добиться. Настаивает. Долго просиживает на пороге моей тюрьмы и почему-то думает, что этого достаточно для того, чтобы вернуть утраченное доверие… да, однажды он совершил то, что казалось невозможным, но, видимо, лишь потому, что и сам не понимал, что творит. А когда опомнился, стало уже поздно что-либо менять, хотя, наверное, только это в один из дней удержало меня от того, чтобы забрать его жизнь в уплату грехов целого рода…
Возможно, кто-то скажет, что я просто сжился с мыслью о плене, побоялся рисковать тем, что имею, и, наверное, будет в чем-то прав. Потому что единственный раз, когда человек полностью мне открылся, став таким же уязвимым, как я, мне пришлось оставить его в покое. Да, мне хотелось его уничтожить. Хотелось так страстно, что я едва сумел остановиться. Но все-таки, несмотря ни на что, мне удалось удержаться от этого сомнительного решения. А потом я просто привык к тому, что он по-прежнему рядом и все еще чего-то ждет, просит, разговаривает, увещевает.
Впрочем, сейчас мне уже нет нужды слушать его речи или ждать от него понимания. Его время давно прошло. Его шанс безвозвратно упущен. Предательство… еще одно. Абсолютно такое же, как и раньше. А еще высокомерие. Нежелание принимать истину. Неправильная сила. Неправильный дар. И, что самое главное, неправильные устремления… воистину он – достойный потомок своего проклятого рода. Не умеющий ни слушать, ни смотреть, ни замечать важных деталей. Совсем как ОНИ. Он так же самоуверен. Холоден. Равнодушен. И даже тот единственный раз, когда я сумел заглянуть в его душу и не стал ее трогать, не дает ему права что-либо требовать.
Да и разве мог бы потомок Проклятых стать моим хранителем?
Мог бы удержать в руках то сокровище, которое так истово жаждет заполучить?
Снова вздыхаю и угрюмо смотрю за зарешеченное окно.
Увы,