Надин даже не попрощалась – растворилась в холодном воздухе, будто струйка пара. А Ромен, прикончив полено, вытер губы тыльной стороной ладони и облизал пальцы, – как мне тут было не задуматься, и я задумалась, зачем потратила столько лет на то, чтобы учить его держаться прямо, не класть локти на стол и не забывать благодарить, к чему было все это вранье…
Перед тем как, в свой черед, уйти, сын сообщил нам, что бросает учебу и будет вместе с девушкой работать в Урьяже, курортном городе в десяти минутах езды от Гренобля, там их взяли в блинную официантами. Я смотрела на своего Жо, взглядом умоляя его удержать мальчика, безмолвно крича: скажи что-нибудь, помешай ему это сделать… Но он, повернувшись к нашему сыну, только приподнял бутылку, как делают иногда мужчины в американских фильмах, и пожелал ему удачи. И все.
Ну вот. Мне сорок семь лет.
Наши дети живут теперь своей жизнью. Жо пока еще не бросил меня ради другой – более молодой, более стройной и более красивой. У него на заводе много работы, в прошлом месяце ему дали премию и сказали, что, если он пройдет переподготовку, со временем его сделают старшим мастером.
Когда он станет старшим мастером, его мечты начнут сбываться: он быстрее сможет купить свою вожделенную плазменную панель, свой «порше-кайен» и свой хронометр.
А моим мечтам сбыться не суждено – мои мечты улетучились.
–
А какие были мечты…
В пятом классе я мечтала поцеловаться с Фабьеном Деромом, но его поцелуй достался Жюльетт Боске.
Четырнадцатого июля того года, когда мне исполнилось тринадцать, я танцевала под «Бабье лето» Джо Дассена и мечтала, даже молилась, чтобы партнеру хватило смелости положить руку на мою новенькую грудь, но он так и не решился. И я видела, как он после медленного танца смеялся с дружками.
В год, когда мне исполнилось семнадцать, я мечтала, чтобы моя мама поднялась с тротуара, на который внезапно рухнула с не успевшим вырваться криком, я мечтала, чтобы это была неправда, неправда, неправда, и чтобы между ее ног не было этого пятна, позорно мокрого подола. В семнадцать лет я мечтала, чтобы моя мать оказалась бессмертной и чтобы она когда-нибудь помогла мне сшить подвенечное платье, и выбрать букет, и рецепт пирога, и драже нежных оттенков.
В двадцать лет я мечтала стать модельером, уехать в Париж и учиться в школе дизайна – студии Берсо – или в Высшей школе искусств и технологий моды[5], но отец уже болел, и я пошла работать в галантерейную лавку мадам Пийяр. Тогда я