Седина, щедро припудрившая волосы в долгие месяцы заточения в Вавельском замке, поразила добрую половину шевелюры, подкрасила белым усы и бородку. Их нужно подстричь! Распустился…
А тонкий шрам под левым глазом, полученный год назад на дуэли, уже ничем не убрать. Симон уверяет, что он наливается красным, когда я гневаюсь.
Хуже всего – глаза. Наверно, выражение затравленной тоски, засевшее в самых их уголках, не вытравить никогда и ничем. Только один человек в этом странном мире способен вернуть мне радость и душевное равновесие. Но она даже не снизошла до объяснений. Монахиня вынесла тогда короткую записку по-польски: «Я принесла всем слишком много горя. У Бога переполнилась чаша терпения. Только здесь я вымолю прощение. Пшепрашам, Луи, забудьте меня. Найдите своё счастье. Сестра Иоанна».
Как?! Где его искать, если она – всё моё счастье!
Как её не помнить…
Конечно, стоило бы отвлечься. Что только ни перебрал… Разве что отверг совет Шико – лечь в постель с мужчиной. Я гневно отказался, шут состроил гримасу невинности и заявил: королю же нравится!
Это было накануне отъезда из Парижа. А через несколько месяцев из луврской клетки сбежал и Наварра, чтоб лично вдохновить гугенотов на борьбу. Но ему не простили переход в католичество.
В провинции я пытался восстановить душевное равновесие и вышибить клин клином. Но с Эльжбетой, прекрасной литвинкой, не смог сравниться никто. Ту сговорчивую прелестницу из Бордо, думаю, постигло разочарование, когда нестарый ещё граф механически отработал повинность на ложе любви и немедленно натянул штаны.
Дело прошлое. Сейчас меня ждёт кое-что оригинальнее неутолённых сердечных терзаний…
Удовлетворившись своим скорбным, но вполне благопристойным видом, я наказал Симону сидеть дома и сбежал вниз к коновязи. Полуночный Париж – не лучшее место для одиночных прогулок, однако предстоящая миссия не оставила мне выбора.
Утомлённая дневным переходом Матильда укоризненно заржала, когда Симон набросил на неё седло. Прости, графу негоже являться в королевский дворец пешком. В темноте лошадь споткнулась и едва не сбросила седока, когда мы пробирались через стройку к западу от Лувра. По капризу Екатерины Медичи здесь, в самый разгар гугенотских войн и крайнего истощения казны, строился новый дворец – Тюильри.
Вот и потайная дверь в стене, обращённой к реке, три стука как три удара сердца, пауза и ещё два удара…
– Входите, месье. Я доложу о вашем прибытии.
Гвардеец пропустил меня в крохотную каморку и оставил в ожидании, скрывшись в бесконечных галереях дворца. Другой шагнул наружу и взял Матильду под уздцы, этот молодой шевалье мне был смутно знаком. Наверняка он тоже знает меня, личность скандальную и приметную, посему о моём присутствии в королевской резиденции узнают слишком многие.
Спустя четверть часа послышались шаги нескольких человек. Я откинул