Пленных наемников судили еще быстрее.
– Сорок гривен есть?
– Нет.
– В рабство.
После суда Штауфен с деловым видом обошел в сопровождении Пантелеймона поля с капустой, сделал несколько замечаний по рассаде и как бы невзначай предложил увеличить сельхозугодья вдвое, пообещав свою помощь в расчистке земли и скупку всего урожая по «правильной» цене.
– У нас, в Самолве, вскоре поставят мельницу, кузню и еще много чего. Захар Захарович вот-вот закончит коптильню, лекаря из Смоленска вызвал, церковь построим, детей грамоте обучать станем. Кто со мной, тот все иметь будет. А кто на Псков надеется, али на доброго боярина, тот ни с чем останется. Каждый первый день месяца старосты ко мне приезжать должны, да о том, что сделано, рассказывать.
– Это ж получается, ― староста почесал затылок, ― мы как советчики будем?
– А что в этом плохого? Думаешь, я все упомнить могу? Вот соберемся вместе, да обсудим, как нам жить лучше, да что сделать для этого надо.
Оставив размышлять Пантелеймона над предложением, Штауфен спешно увел свой отряд в Самолву, предварительно закрепив фанерку в виде щита с выжженным гербом на воротах старосты деревни Чудские Заходы. Конница неслась во весь опор, оставив далеко позади телеги с новгородскими ушкуйниками. Рихтер случайно проболтался об идущем водным путем втором отряде, когда Трюггви стал выпытывать, где он прячет свои сбережения. Гюнтер подгонял коня и накручивал себя за принятое вчера решение, жалел о каждом мгновении, проведенном вдали от любимой жены. В его голове уже рисовалась картина: где наемники поджигают дома, а Нюра, с горсткой оставшихся в живых ополченцев, защищает недостроенный замок.
В Самолве в это время царило оживление. К старой пристани пришвартовалась шнека с рыбаками. Мужчины, освободив судно от груза и балласта, стелили так вовремя заготовленные бревна на песок, чтобы вытащить корабль и осмотреть днище. Воды в трюме было по колено. Законопаченная на скорую руку щель продержалась полпути, и рыбаки еле успели догрести до берега. О том, что можно было подвести под пробоину пластырь, тогда еще не знали. В результате немецкие и русские дети сообща выкладывали для просушки на солнце металлические изделия. Эту картину мирной жизни и застал Гюнтер, влетевший на еле живом коне в деревню. Штауфену сразу стало как-то спокойно на душе, когда на его глазах восьмилетняя дочка Игната вынула изо рта немецкого ребенка гвоздь, который тот пытался надкусить, отругала его и, хлопнув по попе, отправила играть на расстеленные на траве одеяла. Только тогда она заметила князя, обернулась к остальным и закричала во все горло:
– Князь! Князь приехал!
Встреча с женой прошла у Гюнтера немного не так, как ему хотелось. С минуту они не смотрели друг на друга. Он ощущал вину за собой и наконец, чуточку поколебавшись, оказался лицом к лицу с Нюрой. Был прекрасный