– От него вообще ничем не пахнет.
– Вот видишь! Вот оно, знамение. Будь он одержим дьяволом, от него бы воняло.
И чтобы успокоить кормилицу и продемонстрировать свою собственную смелость, Террье приподнял корзину и принюхался.
– Ничего особенного, – сказал он, несколько раз втянув воздух носом, – действительно ничего особенного. Правда, мне кажется, что из пеленок чем-то попахивает. – И он протянул ей корзину, дабы она подтвердила его впечатление.
– Я не о том, – угрюмо возразила кормилица и отодвинула от себя корзину. – Я не о том, что в пеленках. Его грязные пеленки пахнут хорошо. Но сам он, сам ублюдок, не пахнет.
– Потому что он здоров, – вскричал Террье, – он здоров, вот и не пахнет! Пахнут только больные дети, это же всем известно. К примеру, если у ребенка оспа, он пахнет конским навозом, а если скарлатина, то старыми яблоками, а чахоточный ребенок пахнет луком. Этот здоров – вот и все. Так зачем ему вонять? Разве твои собственные дети воняют?
– Нет, – сказала кормилица. – Мои дети пахнут так, как положено человеческим детям.
Террье осторожно поставил корзину обратно на землю, потому что почувствовал, как в нем нарастают первые приливы ярости из-за упрямства этой особы. Нельзя было исключить вероятности того, что в ходе дальнейшей дискуссии ему понадобятся обе руки для более свободной жестикуляции, и он не хотел тем самым причинить вред младенцу. Впрочем, для начала он крепко сцепил руки за спиной, выпятил свой острый живот по направлению к кормилице и строго спросил:
– Стало быть, ты утверждаешь, что тебе известно, как должно пахнуть дитя человеческое, каковое в то же время всегда – позволь тебе об этом напомнить, тем более что оно крещено – есть дитя Божие?
– Да, – сказала кормилица.
– И ты утверждаешь далее, что если оно не пахнет так, как должно пахнуть, по твоему разумению – по разумению кормилицы Жанны Бюсси с улицы Сен-Дени, – то это дитя дьявола?
Он выпростал из-за спины левую руку и угрожающе сунул ей под нос указательный палец, согнутый, как вопросительный знак. Кормилица задумалась. Ей было не по нутру, что разговор вдруг перешел в плоскость теологического диспута, где она была обречена на поражение.
– Я вроде бы так не говорила, – отвечала она уклончиво. – При чем здесь дьявол или ни при чем, решайте сами, отец Террье, это не по моей части. Я знаю только одно: на меня этот младенец наводит ужас, потому что он не пахнет, как положено детям.
– Ага, – сказал удовлетворенно Террье и снова заложил руки за спину. – Значит, слова насчет дьявола мы берем обратно. Хорошо. А теперь будь так любезна растолковать мне: как пахнут грудные младенцы, если они пахнут так, как, по твоему мнению, им положено пахнуть? Ну-с?
– Они