– Ну мы так не договаривались, я хочу осмотреться, – закапризничала я, не слишком настойчиво, впрочем.
– А чего там смотреть, темень, да и все. Потом отправимся в дневное время и все увидим. Ну, если со мной облома не выйдет, конечно.
Я сочувственно вздохнула: тут уж результат непредсказуем и не от Сашки зависит. Будем надеяться, что дятловские деды и бабки рук в крови не испачкали.
– Ну, до встречи, – Сашка таки дополз до меня, поцеловал. Ох, слишком страстно. Прошептал, обдавая теплым дыханием мои губы: – Кто бы знал, как мне хочется заснуть тут с тобой, а не с Вилом, хотя он, конечно же, отличный парень. А может, позволишь? Все равно после этих таблеточек я сразу отключусь и твоих, э-э-э, трансформаций не замечу даже.
– Нет, нельзя, – запротестовала я. – И потом, Вилли должен видеть момент перехода, чтобы послать за нами сукра.
– О-па, меня ждет незабываемая ночь, – пригорюнился Сашка. – Я буду спать, а Вил – сидеть рядом и не сводить с меня взгляда!
– Зато точно выясним, храпишь ты или нет. Все, спокойной ночи!
Едва Дятлов покинул палатку, я достала изумрудную лепешку и закинула в рот. Навия, нам предстоит новая встреча!
…Могла бы и догадаться, что во сне я увижу дочь. Мы сидели в заросшей травой глубокой ложбинке, и головки цветов путались в наших волосах. В Блишеме полно таких мест: кажется, ты где-то в глухом лесу, а на самом деле – всего в десятке метров от стен дворца. Наверно, мы с ней уже сходили на обязательную прогулку в Брит, и подол ее серебристого невесомого платьица полон подарков от тамошних обитателей.
Вокруг вовсю суетятся в траве малышки-неглядки, собирают для нас угощение на листьях лопуха, несут из своих норок пирожки размером с мой ноготь, с обязательно запеченной внутри ягодкой, орехи в плетенных из травы корзиночках, а лепешки размером с сердцевину ромашки тащат стопками на головах. Параклея взамен собирается щедро поделиться с ними подарками: фруктами, кремовыми пирожными и набором деревянных человечков как раз в рост неглядок. Человечки одеты с ног до головы, у них изящные прически из настоящих волос и важные лица.
Я рассказываю дочери о своем отце и старшем брате. Как кормила с рук карпов в прудике возле нашего дома и так увлеклась, что свалилась в воду. Выбежавший Тур вытащил меня и повесил за лямки сарафана на сук старой яблони. Не из вредности, а просто не знал, как еще меня просушить. А потом забыл обо мне, убежал с мальчишками, и я провисела так пару часов. Свалилась – не выдержала ветка – в сумерках прямо на вошедшего во двор отца.
Параклея ахает, смеется, а потом спрашивает: «А где они сейчас, твой отец и дядя Тур? Почему я с ними не знакома?»
Я теряюсь. Как объяснить ребенку, ничего не знающему о смерти, что их больше нет в живых? Старость, болезни, убийства – в нашем мире эти страшные слова почти не звучат.
«Они остались в другом мире, родная. В том, из которого я пришла, ты ведь об этом знаешь». – «Но разве нельзя попросить папу, чтобы он пригласил их сюда? Пусть живут с