Пока разум мой спал, многое из мучительных впечатлений предыдущего дня было выпровожено через вторую дверь. Нет, не полностью. Я не забыл о случившемся, однако память притупилась, и я смотрел на все как бы сквозь густую вуаль. Если бы я захотел, я бы мог вызвать в памяти и лица убитых, и человека с черными глазами. Но я не хотел вспоминать. Я отмахнулся от этих мыслей и предоставил им зарастать пылью где-то в дальнем углу моего рассудка.
Я спал и грезил – не о крови, не об остекленевших глазах, не о смраде паленого волоса, а о чем-то другом, более приятном. И боль в ране мало-помалу начала притупляться…
Мне снилось, что я иду по лесу с Лаклитом, лесным жителем с простоватым лицом, что странствовал с нашей труппой, когда я был помоложе. Он беззвучно двигался сквозь подлесок, я же производил больше шума, чем раненый вол, тянущий перевернутую телегу.
Мы довольно долго брели в уютном молчании, пока я не остановился поглазеть на цветок. Он тихо подошел и встал у меня за спиной.
– Желтобородник, – сказал Лаклит. – Вон, по исподке видно.
Он протянул руку и осторожно погладил нижнюю часть листа. Действительно, на бороду похоже… Я кивнул.
– А это вот ива. Если пожевать ее кору, она умеряет боль.
Кора была горькая и слегка хрустела на зубах.
– Это вот чесоточник, не трогай его листья.
Я не стал их трогать.
– А это воронец. Ягодки можно есть, когда они красные, но зеленые или желтеющие не трогай ни в коем случае. А если хочешь ходить бесшумно, ноги надо ставить вот так.
У меня быстро заныли икры.
– А вот так можно тихо раздвигать ветки, чтобы не оставлять следов. Вот так можно определить, где сухие дрова. Вот так можно спрятаться от дождя, когда нечем укрыться. А это отчекорень. Есть его можно, но он противный на вкус. А вон то, – он указал пальцем, – прямичник и рыженица, их никогда не ешь. А вот это растение, с маленькими шишечками, – это буррум. Его можно есть, только если ты наелся чего-то вроде прямичника. От него тебя вывернет наизнанку. А вот так делается силок, в котором кролик останется жив. А вот так – силок, который кролика придушит.
Он завязал веревку петлей – сперва так, потом этак.
Глядя, как его руки управляются с веревкой, я осознал, что это уже не Лаклит, а Абенти. Мы с ним ехали в фургоне, и он учил меня завязывать морские узлы.
– Узлы – интересная штука! – говорил Бен, не прекращая трудиться. – Узел может быть самым прочным, или, наоборот, самым слабым местом веревки. Все зависит только от того, хорошо ли он завязан.
Он поднял руки, показывая мне немыслимо сложный узор, растянутый у него между пальцев.
Глаза у него блеснули:
– Вопросы есть?
– Вопросы есть? – спросил отец. Мы рано остановились на ночлег, из-за того что встретили серовик. Отец сидел и настраивал лютню: он наконец-то собирался сыграть нам с