– Ну-ну! – произнес Ежов. От его сонного оцепенения не осталось и следа. – А не горячишься? – спросил у меня. – Этого я знаю! – Он глянул наверх. – Хомут еще тот!
– Погодите, Валентин Иваныч, раздавать хомуты! – проскрипела Сысоева. – Товарищ Маркелов не принят!
– Ну? – обратился к не принятому товарищу Маркелову шеф. – Ты как… насчет этого? – в мою сторону кивнул.
– Срисуем! – ответил тот.
– Вы слишком щедры, Валентин Иваныч, но расхлебывать-то потом нам!
Расплывшиеся было черты Ежова вдруг обрели четкость и силу.
– Здесь пока что, Маргарита Львовна, окончательные решения принимаю я! Идите, оформляйтесь! – Он махнул опухшей ладошкой цвета свекольной ботвы. Этой рукой он написал «Балладу о солдате», и теперь ею же открывал калитку нам!
И небеса не остались безучастны – вдруг с оглушительным грохотом отхлопнулась форточка и в пыльную душную аудиторию влетела косая завеса золотого дождя… после чего форточка так же гулко захлопнулась. Хватит пока.
Жизнь столкнула нас, как два горшка, резко поставленные в одну печь. В темный коридор мы вышли уже вместе.
– Маркелов! – довольно неприязненно произнес он. Да-а. Вечно я попадаю в истории – но эта, видимо, будет более вечная, чем все!
– Для друзей можно Пека! – внезапно смягчился он.
– Ну что? Сделаем? – С волнением я вглядывался в него.
– Хоп хны!
Это непереводимое хулиганское выражение вмещало многое, но однозначного синонима не имело. «Запросто и небрежно»? Вроде, но не совсем. Я входил в совсем незнакомое море – и остаться сухим вряд ли получится. И в то же время душило ликование: душа моя, жаждущая ноши, нашла ее!
– Что стоите? Идите на медосмотр! – пролетев мимо нас, рявкнула Сысоева. Видно, надеялась еще, что у нас будут найдены неизлечимые дефекты.
На медосмотре я его как следует и разглядел. Да-а. Типичный «парень с далекой реки»: длинные трусы, кривые тонкие ноги, косая челка, смелый взгляд. Никогда у меня с такими не выходило ничего хорошего, кроме драк.
– Меня весь рудник посылал, а они тут! – Он все не мог остыть.
Обычно на это служение благословляют небеса… но рудник тоже годится.
– Ну, – вздохнул я. – Надеюсь, с твоей помощью мы войдем в народ?
– Мне в народ не надо входить! – прохрипел он. – Мне бы из него выйти! Стоп. – Он тормознул у туалета. – Отольем!
Раскомандовался. Не у себя на руднике! Надеюсь, у нас не будет такого уж полного слияния струй?
– Дуй, – разрешил я.
Ко мне, весь в белом, подошел синеглазый красавец Ланской, из московских «сливок».
– Теперь у вас отношения с этим… Маркеловым? – удивленно сказал он.
– Ну что значит – отношения? – отвечал я. – Художник – и модель.
– Соболезную. Но что делать? Искусство требует