– Кто? – говорит он и осознаёт через какой-то будто временной провал, что не слышно его, потому что шёпотом, одними губами.
А она поняла, но немая будто.
Выдохнул он, выпихнул ком из горла, шумно сглотнул и говорит:
– Кто? Кругленький? – и снова шёпотом.
А она тянет, как лосиха недобитая, шею и говорит глазами: «Коля».
– Кто? – говорит он и не слышит себя. – Кругленький?
Кивает она головой. И он спрашивает:
– А шофёр?
А она мотает головой.
– А шофёр? – говорит он.
И она на дверь рукой указывает, той рукой, что на колене у неё лежала.
– Вышел, – говорит он и ещё раз зачем-то повторяет: – Вышел, – и оторвал ноги от пола, тяжело далось, будто на самом деле свинец в них, направился к тумбочке. Открыл её и стал, нагнувшись, в провианте рыться. Не торопится. Не суетятся пальцы, словно дело творят любимое. А потом расстегнул патронташ и вынул из него все дробовые патроны, бросил их тут же, на пол, а вместо них пулевые вставил, не фабричные жаканы, а самодельные, круглые. Смотрит на лампу. «Не падает», – думает. Пошёл к двери. Вышел в сенцы. С крыльца спустился. Собак подманил и стал их на цепь сажать, чтобы следом не увязались. Те подняли уши, на дверь косятся. И он слышит, как скребётся она, Надя, дверь, видно, открыть не может. А он глотает, глотает что-то, но проглотить ему не удаётся – бывает так. С собаками управился и пошёл вдоль дома. И уж с горы стал спускаться – и слышит:
– Коля! Ко-о-о-оля-я-а-а! Не нада-а-а! Бога ради! – и больно в уши, и он их в плечи, жмёт, давит, но не спастись. А как спастись? – и побежал. Здесь не проедут, думает, – вода прибыла, и в яр не сунутся, а двинутся к мосту – одна дорога… крюк километров в десять будет да по такой грязи, и всё равно: бегом, бегом, быстрее себя, чтобы впереди лишь руки и ружьё. И душа. И тьма, уж тьма на всём, всё съела, пятна не оставила светлого. Лес с небом слился – одной жизнью живут: вечером. А он только так – на ощупь. Дорога слепая мечется – как будто от кого-то – влево, вправо, вверх, вниз и вовсе прочь куда-то – в никуда. Но вот она. Не теряйся. Мелкий тут брод, да дорога не для машин… конная. Валёжник на ней – давно никто не ездил, не распиливал. И только брызги, наверное, как без них? Не различить в темноте, не ощутить в горячке. Кто-то же говорил недавно: светает медленно, дескать, темнеет быстро… ах да, ну да, ну кто ж ещё… Тут он и на мотоцикле всегда, всегда… и с ней, с Надей… Нет, нет, брод, брод, брод, нет… Тут близко, тут вот – другой нет… И пальцами по ней, по дороге… Нет обратного следа, нет… И хорошо, и слава