Сегодня март, суббота. А я брожу один-одинёшенек вдоль обрыва в лесу, погружая взгляд в воды Балтийского моря. Вместо того чтобы, может, позвонить кому-нибудь да и махнуть в город. Но далеко ли уедешь с пустыми карманами? Даже в кафе не зайти посидеть. Да и складывается впечатление, что никому и не нужно моё общество. Все своими делами заняты. Мой телефон молчит, как камбала, скользящая по песчаному дну в заливе. А я вот, получается, как-то даже и не у дел оказался. Сложилось впечатление, что я этому миру не нужен. И сам не могу понять, где моё место. Зачем я топчу эстонскую землю? Зачем каждый день просыпаюсь? Чтобы после бессонной ночи проспать на парте, перекинуться парой фраз с одноклассниками, сделать вид, что мне интересно слушать про синусы или косинусы? Какого чёрта со мной происходит?
Я прохожу дальше вдоль берега вдоль полузасыпанных окопов, по которым бегали то ли красные, то ли гитлеровцы, а может, вообще эстонские партизаны «Лесные братья». И стреляли, стреляли, убивая друг друга. Останавливаюсь у кучи ржавых полусгнивших патронов. Опускаюсь на корточки и начинаю их рассматривать, но без особого интереса. Отбрасываю изъеденный ржавчиной патрон и, отряхнув с рук коричневую пыль, направляюсь дальше по обрыву, иногда перелезая через поваленные сосны. И чем дальше я шёл, тем ниже становился обрыв. По другую сторону полуострова ему суждено было превратиться в ухоженный, небольших размеров пляж. Но до пляжа нужно было пройти ещё пару километров, не меньше.
Спустя некоторое время окопы исчезли из виду. Но им на смену пришёл другой памятник войне. Это было огромное бетонное «гнездо», из которого должно было выезжать огромное пушечное дуло. Что с ним стало, правда, можно только догадываться.
Стратегическое расположение, несомненно, наилучшее: на самом кончике полуострова проглядывается как следует весь залив. Стрелять сейчас – если честно, то уже разве что в рыболовные судна да в паромы, мчащиеся в Стокгольм или Хельсинки.
Здесь вся местность в гротах, каких-то бомбоубежищах. Все они, правда, заброшены. Подземные ходы и лабиринты засыпаны, а надземные помещения завалены кучами мусора и всевозможного хлама. Я, воображая себя каким-нибудь офицером, прохожу между бетонных стен, между которыми когда-то покоилась пушка. Ведомый любопытством, заглядываю в коридор, ведущий направо, куда-то внутрь. Проход уходит в землю, но почти сразу заканчивается тупиком.