Пусть Айла – это не Серенгети[12], но жизнь на ферме, особенно в тех местах, где много дикого зверья, быстро открывает приезжему неприглядные реалии жизни и смерти. Кто раньше не знал, для чего хищникам нужны зубы и когти, тот очень скоро будет избавлен от иллюзий. Видимо, по этой причине фермерство – занятие главным образом потомственное; если же человеку просто захотелось поработать с животными, на ферме он долго не продержится.
Насколько я понимаю, у любого фермера имеется целая обойма мрачных страшилок про животных. Он с придыханием сообщит вам такие физиологические подробности, как «выпадение матки» или «кишащая червями рана», вероятно, для того, чтобы напомнить о не измеряемой деньгами ценности съеденных вами блюд (которые после таких кошмарных историй, не ровен час, придется соскребать со стола). Причем на фермах, где занимаются преимущественно земледелием, а не животноводством, тоже можно услышать такие истории, что отвратят от еды даже голодного стервятника.
Жизнь на ферме «Балливикар» видится мне сложной, во многом физически и эмоционально изнурительной, но зато это непосредственное, зачастую вознаграждаемое сторицей существование в безостановочном сельском калейдоскопе, где мелькают удобрения и корма, сено и компост, комбайны, трактора и гвозди, куры, кошки, собаки, овцы, коровы, пони, лошади, бесчисленная дикая живность и ватага бегающих во дворе здоровеньких щекастых детишек, босоногих, горластых, перепачканных навозом и при этом совершенно счастливых. Где, как не на ферме, с тобой заведет увлекательную беседу смышленое, радостно шмыгающее носом четырехлетнее создание, которое для начала спросит, как тебя зовут, а потом покажет длинную пластмассовую трубку, на которой сподручно исполнить песенку; ты обведешь глазами залитый солнцем простой пейзаж – изумрудную траву, плодородную красноватую землю, чистое голубое небо – и про себя удивишься: «Боже правый, неужели кто-то еще растит детей в городе?»
И сам же ответишь: да, миллионы, потому что у них нет выбора, потому что так испокон веков живет наш мир и вряд ли надумает жить иначе. Тебя вдруг захлестнет тревога об этой крохе: ты представишь, как ее солнечная искренность, светлая, пытливая невинность переносится в большой и алчный город, где обернется только обузой и слабостью в глазах тех, у кого нет ни стыда, ни совести, а есть лишь стремление объявить доверчивость глупостью, а человека – бросовым товаром, которого нежалко.
Однако по зрелом размышлении ты скажешь себе, что стоящему перед тобой ребенку так или иначе даровано прекрасное начало жизни,