Олег был разведен.
У него имелась крошечная не то квартирка, не то комнатка в другом районе. Я надеялась, что в случае маминой женитьбы молодые останутся у нас, а меня отселят туда с пенсионом, минимальным для выживания.
Я была готова оказаться хоть за тридевять земель, питаться развесными крабовыми палочками и учиться в какой угодно школе, лишь бы меня никто не трогал.
Жить при маме мне надоело.
И еще больше я чувствовала, до какой степени мне надоели сверстники. Меня стало тянуть к взрослым мужчинам.
Видимо, я прошла время молодости, не выйдя из юности, и подросткового мне уже не хватало.
При этом допускать что-то с приживающими мужчинами я не могла: маму я не уважала, но расстраивать не хотела.
Лучшим вариантом для меня оказалось бы переехать куда угодно, найти взрослого состоятельного любовника, который иногда подкидывал бы денег, и жить в свое удовольствие.
Я не сомневаюсь, что за такой взгляд на жизнь меня назовут проституткой.
Но на самом деле проституткой является любая замужняя женщина, которая зарабатывает меньше мужа и живет за его счет – штамп в паспорте ничего не меняет.
Однако и с Олегом в отношении мамы все обстояло непросто: он ни с чем не спорил, но ничего не предпринимал.
У меня сложилось мнение, что с мамой он переживает какой-то необходимый кусок времени – типа карантина после чего-то нехорошего – а потом махнет хвостом и найдет подругу помоложе.
Похоже, мама думала так же, потому что изо всех сил пыталась укрепить его около себя.
В стремлении создать семейный комфорт она отселила меня на кухню.
По ее указанию Олег купил узкий диван, раскладывающийся вперед, и поменял дверь комнаты на более глухую.
Теперь ночью будущие молодожены уединялись вдвоем, а я спала на кухне, благо она тоже была большой.
3
– Школа – отстой, учителя – уёбки.
С чувством помотав головой, я поставила одну ногу на сиденье стула.
Домашнее платье задралось донельзя, моя белая ляжка сияла ярче старомодного кухонного светильника.
Мама отсутствовала в ночной смене, с ее намечающимся мужем мы остались вдвоем до самого утра.
Это меня не напрягало.
Наш старый дом врос в землю, цоколь ушел под асфальт, крыльцо подъезда имело всего одну ступеньку.
Окна тут были огромными, многопереплетчатыми, квартира – комната и кухня – представляла собой аквариум, выставленный на панель.
Днем мы жили за плотным тюлем, как в гробнице под саваном. С наступлением темноты и включением света сетчатая ткань не помогала, приходилось задергивать тяжелые пыльные портьеры в палец толщиной.
Они полностью отъединяли утлое убежище от окружающего мира.
И если в этот момент за непроглядными окнами не вопили пьяные и не бухала музыка из чьей-нибудь машины, становилось непонятно: на первом этаже мы находимся, или где-то на крыше, или вовсе в глухом подвале.
А иногда казалось,