Семен Дзюба радоваться жизни умел. И хотел. Он не ждал светлых дней, он стремился к ним. Всегда, всю жизнь. В этом порыве Дзюба не считался ни с чем, даже с огромным риском, присущим большинству его идей на пути к торжеству. На пути к цели, устанавливаемой им самим, и самим осуществляемой. Главной вершиной всегда были деньги. Вначале просто деньги, потом большие деньги, а со временем и вовсе сказочные. Настолько сказочные, что скромный плавильщик электролизного цеха даже начал сомневаться в правильности поговорки, гласящей, что деньги никогда не бывают лишними. Лишними или не лишними они были, но считать их Дзюба перестал. Даже не знал, сколько их и каким капиталом он располагает. В последнее время Семен все чаще подумывал об отъезде из Касимова и наверняка уехал бы из города детства, если б не возраст. До вожделенной пенсии и спокойной «старости» оставалось всего каких-то восемь месяцев, когда можно будет с почетом уйти на заслуженный отдых и заняться приусадебным хозяйством. Куда уезжать? Зачем уезжать, не доработав до льготной пенсии всего ничего. Это может походить на бегство и кое-кому может показаться интересным. Никуда он не уедет, а останется здесь, на малой родине. Пару кабанчиков заведет, десяток курочек с петушком приобретет, огород в порядок приведет. А то никак руки не доходят. Все свое будет, и мясо, и яйца, и зелень. А деньжат на безбедную старость он заработал, нарубил, как говорится, «капусты». Сам, без государства. Государство его трудовой вклад высоко не оценит, нынешнее государство пенсии назначает исходя из оплаты коммунальных услуг, а на питание если и останется, то на хлеб да сахар. Ну да ничего, он не в обиде. На родное государство разве можно обижаться.
Дзюба усмехнулся. И вздрогнул. Из проезжающей мимо «десятки» раздался чей-то знакомый голос:
– Здорово, Семеныч! Садись, подвезем. Что ноги топтать?
Дзюба уставился на улыбающегося крепыша, в котором без труда узнал водителя Босса. Крепыш был не один, сзади сидел какой-то незнакомый парень. Это настораживало.
– Спасибо, я уже пришел, – отказался Семеныч, – вон моя пятиэтажка.
Дзюба почувствовал смутное беспокойство и с сожалением отметил, что поблизости никого нет. Возле домов сновали какие-то фигуры, но находились далеко и вряд ли принимались во внимание пассажирами «десятки». А если и принимались,