Шофер, сперва тоже недоумевавший, теперь от времени до времени бросал на меня многозначительные взгляды. Я же ничего не понимал, пока не получил от самого Лухманова неожиданное разъяснение.
– Ничего с мотором не случилось, товарищ разведчик Заботкин, – сказал он, когда мы вернулись домой. – Мотор здоров как бык, если такое сравнение вообще допустимо, и водитель Егор – замечательный водитель, имейте в виду, товарищ разведчик. Мы отмахали бы с легкостью хоть полтысячи километров, если бы в этом была надобность. Скажу вам откровенно, ругайтесь не ругайтесь… Я вас решил проверить. Я серьезно. Мы с вами знакомы два дня. Правильно? Надо проверить. Вдруг, думаю, мы начали не с того конца? Вихарев погиб случайно, никакого преступления нет, Заботкина убирать с дороги никто не хочет, а, напротив, он сам с этой компанией связан и врет, что не знает, где его жена. Обижаетесь? Не надо, разведчик. Не надо. – Он посмотрел на меня необычайно ласково. – Не надо. Думаю: если Заботкин обманывает меня, тогда ему не очень-то приятно при мне сталкиваться лицом к лицу со своей женой. Он не старался бы догнать…
Я смотрел в пол.
– Тоня вообще ни при чем, товарищ капитан, – угрюмо ответил я. – Вы сами сказали, что всю эту историю с погоней нарочно… ну, поставили, что ли.
Лухманов усмехнулся.
– Интеллигентный товарищ, – проговорил он. – Ведь собирались сказать – выдумал. Да-да, разведчик. Я все мысли ваши читаю. Они у вас на лбу написаны, и это сильно облегчает наше знакомство с вами, знаете. А что касается вашей жены, – тут вся веселость его исчезла, – то это вопрос особый. Вопрос сложный. Но, возможно, мы с вами скоро увидим ее… в доме на Моргенрот.
– Моргенрот?
– Совершенно верно, на улице Моргенрот. Читальня. Тот самый дом в Аутсе, возле которого мы останавливались. Я вижу, вы понятия о нем не имеете, Заботкин. Мне-то он давно известен.
Одна нить протянулась от подземелья баронской усадьбы к дому в Аутсе, затем к мертвому Вихареву, затем к Тоне или к подлой шпионке, которую Лухманов почему-то – непонятно почему – принимает за Тоню. Все сматывается в один клубок, и я барахтаюсь в этом клубке, и нити – смолистые, липкие нити вроде сапожной дратвы – режут мне лицо, руки. Нет, это не Тоня. А если Тоня, то не шпионка, а настоящая Тоня, родная, честная, любимая Тоня.
Пусть во всем прав Лухманов, но Тоню он не знает. Тоня – немецкая шпионка?! Нет, пока не приведут ее, пойманную на месте преступления, пока не посмотрю ей в глаза… Этого не будет. Нет такой Тони – изменившей мне, изменившей всему, что нам дорого, продавшейся гитлеровцам.
– Товарищ капитан! – взмолился я. – Если бы вы могли сообщить, что с Тоней. Или… или вы не доверяете мне?
– Глупости. Не доверяю! Выкиньте это из головы. Я просто не хочу ослаблять вашу надежду. Пока мы не выяснили до конца.
– Эта неизвестность…
– Неприятная штука. Верно.
– Товарищ капитан! Лучше любая правда.
– В том-то и дело, что стопроцентной правды насчет вашей жены я вам не скажу. Не