В зимовье Севастьян накрепко связал Заворотнику верёвкой руки на пояснице, конец же привязал к столбу, подпиравшему потолок, представлявший собой бревенчатый накат из не особо толстой лиственницы. Зажёг свечку, присел к столу и тяжело вздохнул, пристально взглянул в лицо Заворотнюка, тот же отвёл лицо в сторону и молчал. Хотелось крепко ударить эту тварь, но всё же сдержался.
– Так какая тебе шлея на хвост наступила? Чего озверел-то? – спросил Севастьян, продолжая разглядывать отвратительную физиономию пленника.
Заворотнюк глядел в пол, он словно сверлил глазами половицы землянки, что не скрылось от внимания молодого охотника. «Не напрасно половицы тебя волнуют. А что, если под половицами что и прячет? Вскрыть да глянуть», – с этими мыслями Севастьян взял у печи топор и принялся вскрывать доски, те, которые держались свободнее. Заворотнюк напрягся, зарычал, как раненый зверь.
– Ага, чуешь, чья собака кусок мяса съела. Посмотрим, чего схоронил тут, уж дюже любопытно.
Под половицами оказался неглубокий погреб, со дна которого Севастьян извлёк два рогожных мешка. Вскрыл оба. В одном шкурки соболя и горностая, во втором – ловушки, которые больше удивили, нежели пушнина. Добрая половина ловушек была отцовская. Они были приметными, сделаны своими руками, часть смастерил и Севастьян, и это с болью отозвалось у него в груди.
– Ах ты мразь, вот каким ремеслом занимаешься, правду селяне про тебя сказывают, да за подлым делом не могли застать. Рыскаешь по чужим угодьям, к тому ж и зверя с силков снимал. Что ж у тебя руки не оттуда растут, коль самому лень силки мастерить и зверя скрадывать? Ах ты тварь, теперь-то все будут знать, каков ты фрукт. Зараза! Пусть решает село, с тобой что делать, одно знаю – на плот народ тебя усадит и отправит вниз по Лене, если на вилы не поднимут.
Пленённый выл от злобы, пытался освободить руки, от бессилия несколько раз сплюнул пред собой.
Севастьян же, выговорившись, задумался, и вдруг его осенила мысль. «Отец и мать оказались в зимовье у Заворотнюка, нашли то, что сейчас пред ним в мешках, признали свой инвентарь, завязалась ссора… Но, постой, если бы завязалась ссора или драка, то отец его заломал бы, факт, осилил. Но почему так произошло, Заворотнюк жив, и на нём даже царапины нет, а родители исчезли, испарились, словно утренняя роса… И это явно его рук дело, а чьих же ещё? Конечно, его! Язык наизнанку выверну, но дознаюсь, убью, но дознаюсь!» – кипел всем нутром Севастьян.
– Заворотнюк, если хочешь жить, ты мне сейчас расскажешь, что произошло на зимовье, когда у тебя появились мой отец и мать.
– Никто у меня не появлялся, чего выдумываешь? – процедил связанный.
– Врёшь! Я тебе сейчас язык вырву!
– Вырвешь, вообще ничего не услышишь, – зло ухмыльнулся Заворотнюк.
– Да я и так догадываюсь, узнал отец о твоих проделках, а ты дорогу проложил им чрез топь в болотах. Так?!
Хозяин избушки сверкнул глазами.
– Ишь чего выдумал. Да,