– Рассказывайте, – потребовал Михайлов. – Только покороче, я сейчас очень занят.
– Бачив я их, – энергично закачал головой подозреваемый.
– Кого бачив?
– Ну хто того… голову нашего убив.
– Сколько их было? – отложил ручку в сторону Михайлов.
Старался не раздражаться, видел, что Петренко примеряет на себя очередную маску. Вот только все это уже известно. Проходили.
– Трое, – уверенно произнес Петренко.
– Три человека убили всю семью? – с сомнением покачал головой Алексей Никифорович. – Вся хата была истоптана, следов там много было! Думаю, не менее пяти человек.
– Точно, пять! – хлопнул себя ладонью по лбу Борис Петренко. – Як же я забув-то. Двое ще на углу стояли. Потом в дом увийшли.
Более честное лицо трудно было представить. Именно такие канонические лики с христианским смирением в глазах предпочитают писать богомазы.
Полковник Михайлов едва сдержался, чтобы не усмехнуться. Все ложь! В действительности в дом вошли восемь человек, что без особого труда установили эксперты. У пятерых были немецкие сапоги – две пары офицерских и три пары солдатских, остальные были обуты в кирзовые сапоги, какие носят красноармейцы.
Явно хочет ложью выторговать себе свободу. Не получится, братец, придется крепко постараться, чтобы выбраться из подвала.
– Сержант, позови мне дежурного офицера, – сказал полковник Михайлов.
– Есть! – метнулся за дверь сержант.
Минуты через две вошел дежурный капитан с красной повязкой на руке.
– Капитан, списки на расстрел оформили? – с серьезным видом поинтересовался Михайлов.
– Так точно, товарищ полковник. Расстрельная команда уже ждет, – энергично поддержал игру полковника капитан.
– Сколько у тебя в списке на расстрел?
– Девять.
– Запиши десятого… Петренко Борис Гаврилович, – строго глянул Михайлов на побледневшего крестьянина. – Я не ошибся, правильно отчество назвал?
– Гаврилович, – подавленно согласился Петренко.
– Давай забирай этого Гавриловича и марш на выход к расстрельной команде! Не ночью же трупы вывозить. Нужно ведь еще и закопать. Мы же не вурдалаки какие-нибудь!
– Подождите! – выкрикнул не своим голосом Петренко. – Я все скажу!
На мертвенно-бледном лбу хуторянина выступили крупные капли пота. Теперь было видно, что он не столь свеж, как могло показаться поначалу. Подступала стремительно старость, оставляя на его пористом лице многочисленные родинки; мелкие морщины собрались в складки и отвисали книзу. И эта близкая старость на его побледневшем лице проступила так резко, как, бывает, вырисовывается шершавая пузырчатая плесень на белоснежной бересте уже погибающего дерева. Вдруг стало отчетливо понятно, что ему не так много и осталось.
Не без труда крестьянин сглотнул крупный ком, перехвативший дыхание. Петренко