А оказывается, нельзя. Бдительные ребята из органов могли счесть это за тайные операции с целью манипулирования местными левыми, внесения раскола в демократическое общество.
Именно это имел в виду президент Земан, когда говорил, что я, по мнению контрразведки, встречался с «подозрительными людьми».
Словом, было о чем поразмышлять.
И что вспомнить.
Конечно, в том интервью, которое у меня брал парень из «Респекта», я слегка слукавил. Были, были в моей жизни контакты с сотрудниками разведки. Да и как им не быть, если за четверть века я написал об этом ремесле более сотни статей и несколько книг. По иронии судьбы последняя вышла в Москве как раз в пору шпионского скандала, издательство отправило мне в Прагу бандероль с сигнальными экземплярами – вот, наверное, обрадовались такому подарку бисовцы. Ага, мы же говорили! Бандероль была вскрыта, видимо, на таможне, потом опять запечатана и… благополучно вернулась обратно в Москву с пометкой: неправильно написан адрес. Но адрес был написан правильно, просто игры продолжались.
А книга состояла из диалогов с моим давно почившим другом генералом внешней разведки Борисом Соломатиным. Мы говорили, а чаще спорили о всяких острых сторонах этого древнего ремесла: о предателях, о двойных агентах, о том, возможен ли моральный кодекс разведки и что вообще она представляет собой в нашем меняющемся мире.
Но если меня по этой причине зачислили в агенты, то тогда, следуя похожей логике, надо записывать в наркоманы тех журналистов, которые пишут статьи и книги о наркомафии. Ведь так?
Был и другой эпизод из этой же серии. Когда на закате перестройки – я тогда работал руководителем информационного отдела «Правды» – у меня на столе зазвонил телефон правительственной связи АТС-2, и человек на том конце провода представился: Леонид Владимирович Шебаршин, Первое главное управление КГБ СССР. Я уже знал, что ПГУ это и есть внешняя разведка, самое секретное управление Лубянки. Но фамилия ни о чем мне не говорила. А Шебаршин, сразу перейдя к делу, спросил, не соглашусь ли я взять у него интервью. Он – начальник ПГУ, а время сейчас перестроечное, гласность, открытость, пора выступить в газете с разъяснением – чем же занимаются советские джеймсы бонды. Мягкий, по-московски интеллигентный голос. Уважительный тон.
Конечно, я сразу согласился. Еще никогда в истории советской внешней разведки никто из ее руководителей не выступал в печати, да что там, даже их имена знал только узкий круг посвященных.
– Тогда мы пришлем за вами машину, – подытожил Шебаршин. Я помчался к главному редактору: уж не розыгрыш ли все это? Он подтвердил: да, решением политбюро и с согласия генсека Горбачева впервые за всю историю секретной службы ведомство рассекретило