Третья Твердь. Алексей Евтушенко

подвале, где ночью достаточно слов для работы,

      А утром заботы дневные теряют значенье.

      Где мягкие губы мне шепчут: "Ну что ты, ну что ты…",

      А верные руки приносят мне чай и печенье.

      Где вина не льются, а рвутся по сорванным нервам

      Навстречу сигналам оттуда, из внешнего мира.

      Где я потягаюсь в таланте и с юным, и с первым —

      Заставить рыдать под руками дырявую лиру.

      Здесь пахнет проклятой, родимой сырою землею,

      И черные тени ложатся на мятые лица.

      И я здесь, конечно, постыдные строки не смою

      Ни кровью, ни водкой. И жизнь бесконечно продлится.

      Так тянется жизнь, что уже и начала не видно,

      А все середина, все стены глухие подвала.

      Скажи мне, дружище, тебе не бывает обидно

      За то, что надежда на Господа Бога пропала?

      Четыре ступени и дверь с поржавевшей пружиной, —

      Рвани на себя и наверное выйдешь наружу

      Мальчишкой, поэтом, а, может быть, просто мужчиной,

      Которому нужно пройти эту смерть, эту стужу.

      Которому нужно вернуться. Четыре ступени.

      И дверь салютует, и руки, и губы навстречу.

      И ночь начинается. Чайник осип от волненья.

      Зачеркнуты строки. Но время и это залечит.

      ПЕСНЯ СТРАННИКА

      Господь, помоги не узнать это низкое небо,

      Коснись эбонитовой палочкой дряхлого сердца,

      Когда у людей попрошу я ночлега и хлеба

      С дырявой душой и с усталым лицом иноверца.

      Столетья сомкнулись в единственной точке пространства,

      И снова придется припомнить все старые рифмы.

      В земле бы сырой полежать, отдохнуть бы от странствий,

      А дома иные допишут легенды и мифы.

      Я помню, как степи растили деревья и травы,

      Я знаю, что море и лес разговором похожи,

      Мне скажут: "Горбатого только могила исправит",

      Но в песне ни строчки могила исправить не сможет.

      Мы долго пребудем на хрупкой красивой планете,

      Как поздние гости за чаем на маленькой кухне,

      Покуда врывается в окна отравленный ветер,

      Покуда последняя пуля в стволе не протухнет.

      Хватало и хлеба, и слова на всех понемногу,

      И каждый себе выбирал по плечу и по вкусу

      Дорогу и женщину, друга, работу и Бога,

      И кто-то был храбр, а кто-то отпраздновал труса.

      Костлявая спутница жизни в наряде невесты

      Подаст на пиру мне цикуту в серебряной чаше.

      Я встану со стула, я крикну старухе: "На место!"

      И выпью за наших. И медленно выпью за наших.