– Это Жози, – объявил Марсель, возникая на пороге. – С ней случилась странная история: ее муж, Антуан…
– Это которого крокодил сожрал?
– Он самый… Представь себе, их младшая дочка Зоэ получила от него открытку, посланную из Кении месяц назад. Он жив!
– А ты-то тут при чем?
– Ко мне в июне приходила любовница Антуана, некая Милена, наводила справки о деловой жизни в Китае. Хотела заняться торговлей косметикой, связалась с одним китайским финансистом и просила дать несколько полезных советов. Мы часок поговорили, и с тех пор я ее больше не видел.
– Точно?
Глаза Марселя загорелись. Ему нравилось, когда Жозиана ревновала. Он от этого как-то молодел, свежел, наливался силой.
– Точнее не бывает.
– И Жозефина хотела, чтобы ты дал ей координаты этой девицы.
– Именно. Они у меня в конторе где-то есть.
Он помолчал, поскреб пальцем дверной косяк.
– Можно как-нибудь вечерком позвать ее на ужин, я всегда любил эту девчушку…
– Да она старше меня!
– Ой, ладно тебе! Всего на годик или два…
– На годик или на два, это все равно называется старше! Или ты считаешь задом наперед? – обиженно возразила Жозиана.
– Но ведь я помню ее совсем крохой, Конфетка! Когда она еще бегала с косичками и играла в волчок! Эта малышка выросла на моих глазах…
– Да, ты прав! У меня что-то сегодня нервы шалят. Сама не знаю почему… У нас все слишком хорошо, Марсель, слишком хорошо, боюсь, как бы не влетела к нам в окно старая черная вонючая ворона и не накаркала нам беду.
– Нет! Нет! Это наше счастье, мы его ни у кого не украли! Теперь нам улыбнулась удача!
– А разве жизнь всегда честно воздает по заслугам? Разве она бывает справедливой? Где ты такое видел, а?
Она погладила Марселя по голове, и он даже засопел от удовольствия.
– Еще, Конфеточка, еще… Любви много не бывает. Я за тебя все готов отдать, даже левое яичко…
– А правое?
– Левое за тебя, а правое за Младшего.
Ирис протянула руку за зеркалом. Пошарила на тумбочке у кровати: нету, исчезло. Она села в постели, кипя от ярости. Украли. Боятся, что я его разобью и вскрою себе вены. За кого они меня держат? Что я, полоумная, резать себя на куски? И почему, интересно, я не имею права свести счеты с жизнью? Почему мне отказывают в этой последней радости? Чтобы сохранить мою жизнь? Да какая может быть жизнь в сорок семь с половиной! Она кончена! Морщины все глубже, кожа обвисает, повсюду скапливаются жировые тельца. Сперва прячутся, но втихаря ведут свою разрушительную работу. А когда покроют вас целиком, превратят в вялую, дряблую биомассу, тогда им уже нечего стесняться, и они на просторе довершают свое дело. Я каждый день за ними слежу. Беру зеркальце, осматриваю кожу под коленками и вижу, как там растет, пухнет слой жира.