Но была беда еще похуже, чем Бернард.
Луис, его младший брат, скотовод из Мерино, маленького городка, расположенного в двенадцати милях южнее Колерейна. Луис, настоящий bushmen, бушмен, спавший не снимая сапог и говоривший на грубом жаргоне гуртовщиков, был еще и бабником. На Елену он смотрел облизываясь, словно на вазочку с кремом. Навещая брата, он всегда настаивал на уроках верховой езды. Елена, и нескольких минут не просидев на лошади, начинала жаловаться на боль в спине и поворачивала обратно. Трудно было сказать, кто внушал ей больше страха: лошадь или Луис.
Однако Луис не терял надежды. Похоже, сопротивление племянницы его только подзадоривало. Настала минута, когда в конюшне он подошел к ней вплотную и ухватил за грудь, за что тут же получил удар зонтиком. Луис побагровел и занес кулак. Бернарду вовсе не хотелось, чтобы дочку Гитель изуродовали у него в доме – семья бы его не одобрила, – и он сумел урезонить брата. Но Луис осыпал Елену грязной бранью и сделал вид, что гонится за ней.
Елена летела со всех ног, добежала до школы и захлопнула за собой дверь. Ученики смотрели на нее, разинув рты.
– Что такое bugger? – отдышавшись, спросила она у своих учительниц, мисс Крауч и мисс Эрровой.
Обе стали красными, как плюшевые занавеси в спальне, где спала Елена в доме дядюшки Бернарда.
– Я полагаю, что это женщина дурного поведения или что-то в этом роде, – шепотом произнесла мисс Крауч, а мисс Эрровой потупила взор.
Нет, и здесь ничего не получалось, как думалось. А что ей, собственно, думалось? Она и сама не знала. И плакала каждый вечер, укладываясь без сил в постель после целого дня изнурительной работы по дому и в магазине. Только уроки в школе служили ей отдушиной.
Елена не сумела полюбить эту страну. Она все тут ненавидела – климат, людей, овец, дядюшек. Жизнь здесь была невыносима. Конечно, и в Польше она была нелегкой, но уж в Австралии… Она поняла, что никогда здесь не приживется. Гитель бы плакала целую неделю подряд, если бы хоть на секунду представила, что достается на долю ее старшей.
– Не беспокойся, мама, – каждый день твердит Елена, смотрясь в зеркало над раковиной. – Я очищаю лицо утром, увлажняю кожу твоим кремом, а вечером сто раз расчесываю щеткой волосы. Я делаю все, как ты учила.
Обряд Гитель. Воспоминание, которое привязывает ее к прошлому. Елена уже не помнит, как тогда проклинала свою жалкую жизнь, как молила Небо помочь убежать из дома.
Физическое ощущение теплого и душного кокона. Редкие письма, которые она получает из Кракова, она