Я думала тогда о том, что люди в белом могли бы смотреть в конце концов под ноги, потому что вон та слива, кажется, была выращена в нашей теплице. О детворе лет четырех-пяти, которая с важным видом протирала низ тех самых стен, вечно заляпанный пятнами воды, и нижние полки с семенами. О папе, который иногда не спал ночами, ломая голову над тем, как получить более устойчивые к засухе образцы растений.
Но однажды это изменилось. Я тогда не знала, кто взялся за кисть и краски, где нашел палитры и силы. Знала только, что на короткий чудесный день стены бараков, их крыши, покрылись сказочным узором яркого, кричащего всеми оттенками розового и зеленого граффити. Перед нами, обитателями одного из самых мелких Оазисов, задавленных повинностями и пустыней, открылся чудесный мир. Огромные птицы с радужными хвостами смотрели на нас с тонких неровных стен наших жилищ, гигантские цветы, будто специально, выросли на них, чтоб подарить самую свежую, несущую сказочные ветра, фиолетовую тень. В этот день мы пропустили работу. Водораздел забросили, никто не пошел стоять, согнув спину в мутной воде канала, никто не встал под испепеляющие лучи. Весь этот день был как один большой праздник. Мы с мамой провозились целый день в нашем крошечном садике камней, расчищая песчаные дорожки тонкими грабельками, рисуя ими замысловатые узоры. Я неосознанно повторяла рисунки, что окружали меня в тот волшебный день, и с детским удивлением рассматривала крошечные цветные пятнышки на маминых руках. Из кармана ее старенького, но неизменно выстиранного передника торчали кисти. И я радовалась этому, это вызывало у меня почти восторг. А еще я очень радовалась тому, что у каждого дома появилась своя маленькая тайна, ведь раньше только наш отличался от серой массы бараков тем, что за ним был разбит этот сад. Теперь же у каждого дома было сердце, поющее диковинными птицами, цветущее магическими цветами и листвой.
А вечером, как и обычно, была минута Тишины, когда все, кто носит Диск, на абсолютном автоматизме выстроились в шеренгу, вытянули левую руку вперед, раскрывая ладонь. И стояли так все положенное время, пока кто-то, мне, ребенку, неведомый, считывал у этих измотанных, но хранящих тень улыбок людей информацию о прожитом дне. Они стояли, рефлекторно держа спину ровно и дыша так тихо, что казалось, будто они и не дышат вовсе. Улыбки постепенно сходили