– Ничего, пройдет малость времени – все поймешь.
Начотдела сунул мне под нос свою пустую чашечку. Я спокойно наклонил бутылочку, чтобы налить ему саке.
– Ни черта ты не соображаешь. И воспитание у тебя на нуле – старших не уважаешь… Хоть это-то ты понимаешь? Ни карьеры у тебя не будет, ни баб.
– Можно я скажу, шеф? – сказал я. – Я ведь никому не мешаю. Просто стараюсь работать как следует. Изо всех сил.
Начотдела посмотрел на меня. Похоже, он был удивлен.
– Ты это к чему, парень? Удивить меня хочешь? Ты ж зарплату получаешь, значит, должен работать как надо.
Он залпом осушил чашечку с саке и снова протянул ее мне. Я не стал ему подливать. Раз он так, надо, наверное, ответить.
– А я так и работаю. Может, я не слишком разговорчивый, может, не люблю в зеркало смотреть, но разве я кому-то этим мешаю? А то, что пью мало…
Закончить я не успел, потому что кто-то вдруг постучал мне по голове. Часто-часто, как стучатся в дверь. Это оказался тот самый дядька лет пятидесяти, что просил сыграть ему «Элегию Юномати». Он опять встал из-за стола и стоял рядом со мной.
– Что за человек без выпивки? А без корешей? Вам, соплякам, лишь бы поспорить! – орал он, явно намереваясь еще раз стукнуть меня по голове.
Вставая с места, я выбросил вперед правую руку и закатил кулаком прямо в красную рожу верзилы. Тот чуть не повалился на спину своего приятеля, сидевшего, сгорбившись, на стуле, и растянулся на столе. Тарелочки и бутылочки из-под саке со звоном полетели на пол.
Сидевшие вокруг люди повскакивали с мест. Похоже, все они – одна компания. Один из них схватил гитару и движением дровосека, работающего топором, обрушил ее на мою голову. Я поднял руки, чтобы защититься, и тут же получил удар в живот. Гитара развалилась на куски, струны лопнули. Обломки гитары приземлились на каменный пол с дурацким звуком, напомнившим бой стенных часов.
– Ах ты гад! – вырвался у меня крик, и я не узнал своего голоса. Мелькнула мысль: «Раздвоение личности!» Где-то в глубине меня, видимо, живет еще один человек, который резко просыпается и начинает действовать, когда ему заблагорассудится. Он и бросился, как таран, на поверженного, коротко остриженного верзилу. Врезал ему раз, другой, третий…
Кто-то сзади просунул руки мне под мышки и соединил их в замок на шее. В борьбе этот прием называется двойной нельсон. В ответ я (или он, другой человек?) с остервенением саданул соперника локтем и тут же почувствовал удар по голове слева. Это уже был перебор. Кто-то добавил мне еще стулом, и я потерял сознание.
Очнулся на мокром черном асфальте. Голова, плечи, волосы – все было мокрое. Шел дождь. Собрав все силы, я приподнялся, встал на четвереньки. Меня что, вышвырнули из этого кабака? Я подумал тут же вернуться туда, но понял, что явно не в форме для такой операции.
– Ну и мудель же ты! – послышался презрительный голос начотдела. Он