Его очки запотели, он снял их и принялся протирать стекла носовым платком.
– Однако, скажу тебе, народу тут собралось, как не было еще ни на одну Пас…
– Да, народу как в борделе в день получки, а, Том? – прервал его дедушка Джейберд.
Бабушка Сара так сильно пихнула деда локтем под ребра, что клацнули его вставные зубы.
– Я надеюсь, ты позволишь мне закончить хоть одну фразу, – обратился к нему медленно багровеющий дедушка Остин. – Пока я сижу здесь, ты не дал мне еще и слова вымол…
– Мальчишка, ты отлично выглядишь! – прервал его дедушка Джейберд и, перегнувшись через дедушку Остина, похлопал меня по колену. – Ребекка, надеюсь, ты даешь ему достаточно мяса? Знаешь, растущим парням нужно мясо для мускулов!
– Ты что, не слышишь? – спросил его дедушка Остин, покрасневший как рак.
– Не слышу что? – переспросил его дедушка Джейберд.
– Прибавь громкость на слуховом аппарате, Джей, – сказала бабушка Сара.
– Что? – переспросил он ее.
– Громкость прибавь на аппарате! – закричала она ему, окончательно теряя терпение. – Прибавь громкость!
Пасха обещала стать запоминающейся.
Дождь продолжал барабанить по крыше. Входившие с улицы мокрые люди здоровались с уже сидевшими внутри. Дедушка Джейберд, над чьим худым и вытянутым лицом серебристым ежиком торчали коротко стриженные седые волосы, изъявил желание поговорить с отцом об убийстве, но папа покачал головой, давая понять, что не желает касаться этой темы. Бабушка Сара спросила меня, играл ли я уже в этом году в бейсбол, и я ответил, что да, уже играл. Круглое лицо бабули Сары, с полными щечками и бледно-голубыми глазами в сетке морщин, выглядело добрым, но я отлично знал, что дедушка Джейберд нередко доводит ее до белого каления своими выходками.
Из-за дождя все окна были плотно закрыты, и скоро в церкви стало нечем дышать. Вокруг царила сырость, пол был влажным, по стенам текло, над головой гудели вентиляторы, со стоном разгоняя густой воздух. Отовсюду доносились сотни разнообразных запахов: духи, лосьоны после бритья, средства для укрепления волос, сладчайший аромат цветов на шляпках и в петлицах пиджаков.
Появились певчие, все как один в пурпурных мантиях. Хор еще не закончил первое песнопение, а я уже обливался потом. Мы встали, чтобы спеть гимн, потом снова сели. Две весьма упитанные дамы – миссис Харджисон и миссис Пратмор – вышли к кафедре и рассказали о пожертвованиях в пользу беднейших семей Адамс-Вэлли, после чего все снова поднялись, спели новый гимн и опять дружно уселись. Голоса обоих моих дедушек напоминали лягушачий рев в болотной трясине.
Потом на кафедру поднялся пухлый, круглолицый преподобный Ричмонд Ловой и начал рассказывать нам о великом дне, ознаменованном воскрешением Христа из мертвых. Левая бровь преподобного Ловоя походила на запятую из пучка коричневых волосков, его виски были тронуты