Въ воротахъ великолпнаго дома съ замазанными известью стеклами сидлъ въ одной рубах дворникъ, любуясь на дтей, играющихъ въ лошадки. Въ открытыя окна видна богатая квартира съ закутанными люстрами и чехлами на мебели. По раскаленной мостовой везетъ въ ящик мороженое пыльный мужикъ. На бульварахъ дти въ серсо. Изъ за заборовъ помахиваютъ въ полномъ листу втви тополя, липы. Тамъ чудный садъ, а тутъ мостовщики лежатъ на солнц въ пыли. Идетъ въ китайской палевой легкой матеріи упитанный господинъ въ прюнелевыхъ башмачкахъ и за нимъ нищій; босой золоторотецъ съ красной опухшей щекой и съ одной распоранной выше колна соплей розовыхъ полосатыхъ штановъ.
Жарко. Нехлюдовъ идетъ тротуаромъ, улицами, наблюдая и ни о чемъ не думая. Идетъ онъ, какъ всегда, въ острогъ, чтобъ увидать ее и сговориться съ священникомъ о дн внчанія. Это дло уже такъ ршено у него, что сомнній уже нтъ никакихъ, и онъ обдумываетъ только, какъ лучше сдлать это. Людей изъ своего прежняго круга онъ теперь никого не видитъ. И Москва, лтомъ въ которой онъ прежде никогда не бывалъ, въ это время кажется ему той самой пустыней, которую ему нужно въ его теперешнемъ настроеніи.
Съ Кармалиными онъ не видлся съ тхъ поръ и разъ только отвтилъ на письмо, которое ему написала Алина, въ которомъ говорила, что желаетъ ему счастья на его новомъ пути, что хотя она и не понимаетъ его дла, она знаетъ его и уврена, что дло, которому онъ отдаетъ свои силы, хорошее дло, и потому желаетъ ему успха. Но вотъ въ конц Долгоруковской улицы кто-то остановилъ извощика и соскочилъ къ нему.
Высокій офицеръ въ очкахъ. Орнатовъ – узнаетъ его Hexлюдовъ. Скучный болтунъ, кутила, со всми другъ, бывшій товарищъ его и по университету и по военной служб.
– Нехлюдовъ, ты какъ здсь?
–