Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты. Лев Толстой

сразу замтила тмъ необманывающимъ женскимъ властолюбивымъ чутьемъ, что плнникъ ея освободился, или высвобаживается, или хочетъ освободиться: на лиц его было то сосредоточенное и, какъ ей всегда при этомъ казалось, осудительное выраженіе, съ которымъ она давно уже боролась и которое, къ торжеству ея, совсмъ исчезло въ послднее время.

      – Извините меня, пожалуйста. Да мн и не хочется совсмъ сть, – говорилъ Нехлюдовъ,¹²⁷ поспшно обходя столъ и здороваясь со всми сидвшими.

      Изъ мущинъ только старикъ Кармалинъ не всталъ, а подалъ руку сидя. Однако онъ слъ и долженъ былъ обдать.

      Все нынче имло для Нехлюдова въ дом Кармалиныхъ совсмъ другой, чмъ обыкновенно, новый и непріятный характеръ.¹²⁸ Ему непріятенъ былъ этотъ самоувренный, пошлый политически-либеральный вопросъ Колосова, непріятна была самоувренная манера старика Кармалина, жадно вшаго свой обдъ, которому онъ приписывалъ величайшую важность, непріятны были французскія фразы славянофилки Катерины Александровны, непріятны были степенные лица гувернантки и репетитора, непріятенъ былъ видъ всей этой роскоши: серебра, хрусталя, дорогихъ кушаній, винъ, лакеевъ, которую онъ замчалъ теперь, также, какъ и вся его жизнь – плодъ преступленія, того самаго преступленія, про которое только что такими простыми словами разсказывалъ ему извощикъ.¹²⁹

      – Я не буду васъ стснять, – сказалъ старикъ и всталъ изъ за стола. За нимъ встали и вс остальные, кром Алины и Катерины Александровны.¹³⁰

      Алина и Катерина Александровна остались за столомъ, чтобы ему не скучно было одному.

      Перемнъ было много, какъ всегда за ихъ обдами, но теперь, когда онъ обдалъ одинъ и два человка служили ему, ему это показалось невыносимо. Онъ полъ супъ съ пирожками и отказался отъ остальнаго.

      – Вы не видали новый модель Алины? – спросила Катерина Александровна.

      – Нтъ.

      – Пойдемте.

      Они пошли въ уставленную вещицами, мольбертами комнату Алины, и тамъ ему показали новый рисунокъ ея съ двочки съ распущенными волосами.

      Все это было теперь невыносимо Нехлюдову.

      – Однако я вижу, на васъ обязанность присяжнаго дйствуетъ угнетающе.

      – Да. Но, главное, со мной въ суд именно случилось очень важное и не то что разстроившее меня, а заставившее стать серьезне.

      – Что же это? Нельзя сказать?

      – Пока нельзя.

      – Тяжелое для васъ? – сказала Алина съ искреннимъ участіемъ, тронувшимъ его.

      – Да и нтъ. Тяжелое, потому что заставило меня опомниться и смириться, и не тяжелое, потому что открываетъ возможность,